Сегодня, 5 июня, день рождения почетного гражданина города Николаева Ю.С. Крючкова (05.06.1928 – 19.10.2015). Предлагаем вниманию читателей «ВН» главу из его мемуаров о парусном спорте, о научной и проектной работе в области яхтостроения. За неделю до своей кончины Юрий Семёнович подарил рукопись издателю Льву Траспову, с обязательством выпуска в свет.
В полном объеме автобиографическая повесть «Едины парус и душа» подготовлена к печати во второй книге «ЯХТКЛУБ: Материалы по истории парусного спорта и Николаевского яхт-клуба». «В своей небольшой книге я хочу рассказать о жизни яхт-клуба в те годы, о тех людях, которые уже ушли от нас, но которых мы не должны забывать. Мемуары, естественно, отражают личный взгляд, и, надеюсь, он близок к реальности», – такими словами Ю.С. Крючков предварил свои воспоминания.
С перепечаткой фрагментов повести также можно ознакомиться в последнем номере журнала «Соборная улица». К сожалению, в публикации отсутствует какая-либо ссылка на издателя и его команду – Татьяну Кляхину и Максима Романченко. За что редколлегия журнала приносит свои извинения.
ПРОИСШЕСТВИЯ И КАТАСТРОФЫ
Советский «Кодекс торгового мореплавания» не делал разницы между яхтой и транспортным судном. Парусники любых размеров, от швертбота до огромных барков, как и торговые суда, от буксира до океанского лайнера, как и их капитаны, были равны перед законом. Если случалась авария, не приводившая к гибели людей, а только к материальному ущербу, то капитан, в случае его вины, получал восемь лет тюремного заключения, а если погибали люди – то четырнадцать.
Чаще всего аварии и катастрофы с яхтами, как и с большими судами, происходят по вине экипажа (так называемый «человеческий фактор»), но отвечает за всё капитан. Я рассажу о трех авариях, мне хорошо известных. И станет ясно, что пресловутый «человеческий фактор» – это не что иное, как легкомыслие, незнание и недосмотр.
Это было в студенческие годы. Как-то мы прогуливались на маленьком швертботе-двойке. На яхте находилось четыре человека. Мы шли легким, спокойным бакштагом. Был прекрасный солнечный летний день, почти гладкая вода, и мы не ощущали возможной беды, но я уже писал, что наш лиман отличается коварством. Его правый берег, вдоль которого мы шли беззаботно, изобиловал балками, по которым «стекают» к лиману неожиданные местные ветры, и довольно большой силы. Наш курс пролегал от Большой Коренихи к Николаеву. Я сидел на руле, двое моих знакомых студентов – по бортам, а один стоял у мачты. Прошли родник на склоне берега. И вдруг швертбот внезапно опрокинулся.
Почему?! Миг – и судно уже лежит на боку парусами на воде. Оглядываюсь, все ли живы, не попал ли кто-нибудь под парус. К счастью, все умели плавать и только расхохотались, воспринимая всё как невинное приключение. Но я-то понимал, что это – авария.
Толкая перед собой швертбот, погребли к берегу, благо было недалеко. Потом поставили судно на ровный киль, сняли паруса и просушили их на траве. Через час мы снова были в пути и как ни в чем не бывало пришли в наш яхт-клуб НКИ. Так я тогда и не понял, что же произошло.
Я думал, что наш переворот никто не видел, но, оказывается, невдалеке проходила яхта и все засекла. Через пару дней А.Н. Голайко, бывший тогда, если память не изменяет, председателем аварийной комиссии, предъявил мне законную претензию: «Почему не доложил об аварии?!». Я ответил, что у нас всё в порядке, никто не пострадал, поэтому расценил это как происшествие.
Лишь спустя какое-то время Ю.П. Синько, большой знаток местной лоции и наших ветро-волновых условий, рассказал мне о двух особенностях лимана. Во-первых, ветры в лимане, имея генеральное направление, всё же подчиняются его конфигурации. Будучи стиснуты берегами, ветры следуют изгибам русла лимана. И второе: из балок, даже в штиль, иногда стекают неожиданные мощные порывы ветра, опасные для яхт.
Так почему же мы опрокинулись? Хотя по всем законам механики и теории парусных судов это не должно было произойти. Первое: я не знал особенностей нашего лимана и не подозревал о существовании шквалов из балок. И второе: я, как капитан, поступил легкомысленно, разрешив одному человеку стоять во весь рост. Этим резко снизилась остойчивость яхты с невысоким надводным бортом. Порыв с берега, который мы даже не успели заметить, мгновенно положил судно на борт. Хорошо еще, что всё обошлось.
***
Об этой кошмарной катастрофе мало кто сейчас знает в Николаеве: ушли уже из жизни те, кто жил в то время, но я хорошо помню даже детали.
Это случилось в самом начале 1950-х годов. Был праздничный День Военно-Морского Флота СССР. Светило яркое солнце на совершенно безоблачном небе, стоял штиль. В Николаеве на гастролях пребывал Одесский театр Советской армии. Весь театр, все его артисты с семьями пришли в яхт-клуб на праздник. И их решили покатать на яхтах. Взялся за это какой-то лейтенант, только месяц как появившийся в яхт-клубе, с налетом самоуверенности, как у всех молодых морских офицеров. Он взял на борт в общей сложности с командой двадцать два или двадцать четыре человека, «набив» ими каюту, кокпит и загромоздив палубу. А это были артисты с женами и детьми, никогда не бывавшие на яхте под парусами…
Мы ходили на моем «Ерше» где-то в районе нынешних «Садов» между Варваровкой и Коренихой, поболтались по безветрию и вернулись на институтскую водную станцию. Через какое-то время кто-то прибежал из городского яхт-клуба и сообщил страшную весть: «Большевик» утонул!
Мы не могли поверить: как? Ветра нет, да и яхта килевая! Но когда после обеда к причалу речного порта подошел паровой плашкоут, ходивший в Корениху и обратно, мы увидели людей, столпивших на нем и тела утопленников.
Что ж произошло? Дело в том, что затонувшая яхта была одной из трех, полученных по репарации из Германии. Их назвали: «Большевик», «Комсомолец» и «Пионер». Это были озерные семейные крейсера с железными корпусами. Они имели очень неудачную конструкцию: кокпиты этих яхт были не закрытыми, самоотливными, а имели прямое сообщение с каютой. Сильный крен может привести к заливанию корпуса и затоплению.
Где-то в районе Черного буя, ограждавшего Спасскую косу, «Большевик» приблизился к Варваровскому берегу, и тут при мертвом штиле на яхту внезапно обрушился шквал из балки. Надо было мгновенно травить паруса, но команда в тесноте на палубе не успела вовремя сработать. К тому же что-то случилось с подветренным бакштагом, который оказался недостаточно растравленным. Под напором ветра парус лег на бакштаг и завалил яхту на бок. Вода мгновенно залила корпус. Кто был на палубе, попадали в воду, а «Большевик» вертикально ушел на дно. Все это длилось несколько секунд.
Хорошо еще, что в это время из Коренихи возвращался плашкоут, который стал подбирать людей, барахтавшихся в воде. Утонули четыре человека.
На следующий день мы ходили к этому месту. Яхта стояла вертикально на дне, и лишь нок гафеля поднимался над водой.
Лейтенант, капитан яхты, был разжалован и предстал перед судом. Ему дали четырнадцать лет тюрьмы – это плата за легкомыслие и бахвальство.
Вскоре после этой катастрофы я, уже освоивший проблемы остойчивости парусных яхт, провел свое «расследование». Из расчетов следовало, что яхта с командой из трех человек не получила бы такого опасного крена, при котором заливается кокпит. А при перегрузке (22 человека!) высота надводного борта резко снизилась, и при шквале яхта получила большой крен, при котором палуба ушла в воду до кокпита, что и привело к затоплению. Свои расчеты, занявшие две школьные тетради, я, разумеется, никому не показывал: мне самому было интересно исследовать этот трагический случай.
***
В одной из глав я опишу переход из Риги в Ленинград на парусном катамаране «Гауя», построенном братьями Эглайсами в Царникове под Ригой. Алдис Эглайс, возглавлявший эту постройку, был опытным яхтенным капитаном, наплававшим не одну сотню миль. Когда они построили второй однотипный катамаран, то решили испытать оба судна в море.
Хочу сказать, что у Алдиса была навязчивая мысль об огромной остойчивости катамаранов, поэтому он крепил все шкоты на утки. Я же, прошедший хорошую школу плавания и гонок на швертботах, придерживался «золотого правила» – никогда не крепить шкоты на утки, а держать всегда в руках, чтобы успеть их вовремя отдать – растравить паруса, избежав опрокидывания. В этом вопросе мы расходились с Алдисом, и я, будучи экспертом в первом испытании этих катамаранов, в разработанной мной инструкции по эксплуатации записал категорическое требование: никогда не крепить шкоты на утки. Однако Алдис не принял это правило – за что жестоко и поплатился.
Оба судна вышли в Рижский залив. На «Гауе» капитаном был Алдис, а на другом катамаране совершенно не опытный человек, не управлявший ранее катамаранами. Внезапно налетел шквал. Алдис заметил его вовремя и успел растравить паруса. На втором катамаране то ли не увидели приближение шквала, то ли были слишком самонадеянны, но не сбросили шкоты с уток. Удар ветра был настолько мощный, что судно мгновенно опрокинулось вниз мачтой и вверх килем (такова особенность многокорпусных судов). Команда оказалась в воде, и хорошо, что никто не попал под парус. Алдис на «Гауе» подобрал из воды людей, но, естественно, не смог поставить тяжелый катамаран на ровный киль. Пока пришли в Ригу и добились выделения буксира-спасателя, прошло несколько часов. За это время прижимной ветер пригнал катамаран к береговой полосе, а это сплошные камни. Когда пришел буксир, от катамарана остались одни дрова.
Этот случай послужил мне поводом рассмотреть основательно вопросы остойчивости катамаранов и тримаранов. Решив эту задачу теоретически, я выполнил расчеты, и оказалось, что шквал опрокидывал такие суда за 2-3 секунды. Для катамаранов типа «Гауя» это примерно 2,5 секунды. За это время, естественно, команда не успевает сбросить шкоты с уток.
Впоследствии мы совместно с американским коллегой доктором Хьюго Майерсом разработали проблему опрокидывания многокорпусных судов при действии шквала и волнения. Майерс решил эту задачу численно с помощью компьютера, а я получил наглядное теоретическое обоснование. Наш доклад был прочитан и опубликован в 1982 году на XII Международном симпозиуме, проведенном Американским институтом астронавтики и аэронавтики и Американским институтом корабельных инженеров.
***
Расскажу еще об одной трагикомичной истории, произошедшей в яхт-клубе в начале 50-х годов. О ней уже тоже никто не помнит.
Как я уже говорил, в 1950 году Николаев сделали закрытым городом, запретив въезд в него иностранцев и заход в порт иностранных судов. Чтобы обеспечить это, морскую пограничную зону продлили до самого Николаева, а точнее – до старого Варваровского моста, так что если смотреть на Варваровку, то справа от моста была «вольная земля», а слева – пограничная зона, поэтому все яхты и лодки должны были возвращаться в свои гавани до захода солнца, иначе – нарушение пограничного режима со всеми неприятными последствиями.
…Мы вернулись на «Алмазе» на нашу водную станцию НКИ. Солнце уже село за Варваровку, озарив небо над ней красным цветом. Мы стали разгружать яхту. Со стороны расположенной рядом заводской водной станции зазвучала первая пластинка на танцплощадке (бывший летний кинотеатр, превращенный в более прибыльное заведение). Была суббота – день увольнения военных моряков.
Вдруг раздались какие-то крики, шум драки, а затем какой-то щелчок, похожий на пистолетный выстрел. Минут через пять все затихло. Кто-то прибежал с той стороны и рассказал, что на танцплощадке произошла драка между матросами и местной шпаной, известной в городе как «дача»: старые дачи были расположены рядом – вдоль Шоссейной улицы, что ныне ул. Фрунзе, их населяли все кому не лень, и «дачная» шпана «боговала», как тогда говорили, по всей округе яхт-клуба.
По случаю субботы на танцплощадку пришли военные моряки. Очевидно, как это бывает во время танцев, кто-то из них случайно задел кого-то из «дачников». Началась драка. Вмешался патруль, всегда дежуривший на танцплощадке. Численный перевес был на стороне шпаны, моряков стали жестоко избивать. Побоище прекратилось, когда начальник патруля выстрелил в воздух. Но на этом оно не закончилось.
О продолжении я узнал на второй день от отца, который служил в Школе связи Черноморского флота (что у нового Варваровского моста).
Избитые моряки были из этой школы. Им на помощь кто-то поднял целый взвод. Танцы были в разгаре, когда разъяренные матросы ворвались на танцплощадку и стали избивать всех ремнями. Сложенные вдвое широкие ремни с большой латунной пряжкой – это «тяжелое оружие» в руках матросов. Бойня закончилась, когда прибыл мощный военный патруль из комендатуры.
А теперь – комическая сторона этого происшествия. Дня через три кто-то потихоньку, озираясь, рассказал мне, что он прослушал лондонское радио «Би-Би-Си», которое работало на СССР.
Тогда антисоветская пропаганда велась в основном со стороны трех радиостанций: «Голос Америки», «Би-Би-Си» и «Немецкая волна». Их нещадно глушили, для чего использовалась мощная радиостанция
Черноморского флота, расположенная на территории бывшего ракетного завода (ныне Ракетное урочище). Некоторые умельцы-радиолюбители умудрялись фильтровать шумы и слушать тайком эти «голоса», рискуя быть посаженными в тюрьму.
Так вот, английская «Би-Би-Си» сообщила, что «в приморском городе Николаеве вспыхнуло восстание молодых рабочих судостроительных заводов. Для его подавления были вызваны военные моряки, которые, применив оружие, подавили это восстание». Вот такой поворот событий был подан нам радиостанцией «Би-Би-Си»: вместо массовой драки, которые и раньше случались между моряками и гражданской молодежью, это происшествие стало «восстанием рабочих» с подавлением его «военными моряками».
На снимках: портрет Ю.С. Крючкова (рис. А. Пилипчука); юный Юрий Крючков.