Они дружили с детства. И немудрено: матери рожали их в одном роддоме, правда, в разных палатах. Вот они-то как раз не дружили, так, «здрасте-до свидания». Разный «социальный статус», одна — учительница, другая — итээровка, третья — швея на фабрике, четвертая – домохозяйка. Впрочем, это не мешало им после напрасных вечерних истошных криков, раздававшихся из окон и с балконов: «Зоя, Таня, Ира, Оля — домой!!!» хватать «сетки» (те еще авоськами назывались, делали их из искусственной шелковой нити), которые в скрученном виде являлись самым грозным материнским «оружием», почище отцовского ремня, и вместе выбегать во двор. Прочесав его — и все близлежащие, но не найдя своих чад, благоразумно укрывшихся в ветвях «Большого дерева», старого ясеня, где у каждой из девчонок было свое насиженное место с вырезанными на коре инициалами, «я-же-матери» образца 70-х устало присаживались на скамейку у дворового столика, где их мужья по выходным яростно забивали «козла».
О, этот резкий стук костяшек домино! Летом он беспрепятственно доносился до каждого открытого окна… Но иногда на этой же скамейке мамочки делились наболевшим. Касалось оно, как правило, «этих паршивок», хотя все они, младшенькие дитятки (были еще старшие, послушные, но звезд с неба не хватавшие), учились весьма неплохо. Вот с поведением — беда! Это поколение уже начинало догадываться о своих правах, отчаянно дерзя взрослым и ставя в тупик зашоренных программой и «кодексом строителя коммунизма» учителей неожиданными вопросами, не вписывающимися в «генеральную линию партии и правительства».
Подружки в это время шепотом, занавесившись листьями, обсуждали завтрашнюю «экспедицию» в скверик с останками знаменитого Павильона, некогда главной составляющей старого рынка. Это сейчас на его месте гудит-звенит детский городок «Сказка», а тогда, в середине 70-х, это было запретное для окрестной детворы место: там можно было — не дай, Бог! – встретить пьяниц, мирно отдыхающих на скамейках после получки и соответствующих ее размеру возлияний из бутылок с «Білим» и «Червоним міцним», а то и местную женщину легкого поведения, которую матери именовали не иначе, как «прости-гос-с-споди». Никто из подруг не понимал смысла этого эвфемизма, лишь смутно догадываясь о том, что за ним скрывается.
Подобных укромных мест в те годы в микрорайоне, именующемся «Нули», хватало, до них не доносился даже трубный глас Зойкиной мамаши, привыкшей перекрикивать на работе стрекот промышленной швейной машины.
Собственно, орать их родительницам было бесполезно: именно в такие моменты четверка решала свои весьма насущные вопросы, например, как из полотенечной ткани, купленной в лучшем в городе магазине «Ткани» на улице Декабристов за вырученные со сдачи бутылок рубли (был такой пункт приема стеклотары в «Белом доме»), обустроить… индейский вигвам. Или: как из цветной мягкой проволоки, которую приносили родители с предприятий — был такой грех! – сплести крепкие лестницы, легко забрасываемые на дворовые деревья в случае «наступления» врагов, живущих в другой части огромного двора. Они, лестницы эти, кажется, и стали прообразом нынешних веревочных парков, чьи создатели много позже удачно воспользовались «стартапом» малолеток 70-х. Хотя… Хорошие идеи всегда витают в воздухе!
* * *
С окончанием школы ушло и детство — в тот самый край чудесный, куда, как пелось, билетов нет. В отличие от подавляющего большинства своих сверстников, четыре подружки совершенно не хотели расти и начинать взрослую жизнь — такие вот «Питеры Пэны» по-николаевски. Но еще никого в мире не миновала сия участь.
Зойка, которая с младых ногтей хорошо рисовала и, соответственно, чертила, чем вовсю пользовались подруги, переводя ее идеальные проекции болтов и гаек на стекло перед уроками черчения, которые всем троим не давались из-за отсутствия пространственного воображения, не пошла учиться на художника-оформителя. Хоть окружающие прочили ей завидную карьеру в этом виде деятельности. Будучи родом из семьи потомственных пролетариев, она предпочла более стабильный заработок чертежницы на заводе «Экватор». В начале растерянных 90-х выбрала более сытное место: ларек на Центральном рынке со всякой бакалеей. При этом умудрилась не превратиться в «базарную бабу», хотя обстоятельства сильно к этому подталкивали: соответствующий контингент «коллег», зимний холод, пробирающий до костей в стылом ларьке, периодические «глоточки для сугреву», ругань с хозяйкой, от обсценной лексики которой у несчастного ларька в прямом смысле ехала крыша…
А первой рыночной весной у нее родился сын. Не мудрствуя лукаво назвали по-простому — Иван. Она и младенец жили теперь вчетвером, с ее родителями уже пенсионного возраста, в отличной двухкомнатной квартире длинной, извилисто-ломаной «сталинки», чьи окна выходят «на фонтан».
Отец пухлого веселого Ванечки обретался неподалеку, в известном всему городу полукриминальном «Белом доме» и вел, как тогда еще говорили, неподобающий образ жизни. Впрочем, Николаев давно уже слыл чуть ли не Меккой для любителей «уколоться и забыться», а после — полирнуть это дело дешевым пойлом. Поэтому до росписи в местном ЗАГСе, тем более до белой фаты, дело не дошло, да оно и к лучшему. В нечастые периоды просветления Сашка, отец Ванечки, успел «поженихаться», отметить крестины сына, поругаться с гипотетической тещей и понять, что вместе им не жить. Благо, жилплощадь у него своя, вернее, матери, и в ней тоже — хоть конем гуляй. Ванечкина бабка с отцовской стороны поначалу относилась к новоявленным родственникам настороженно, но потом ее сердце оттаяло, и Ванечку она стала привечать. Особенно после смерти его отца, которая, как ни крути, а уже стояла за плечами, как и у каждого наркомана со стажем.
Перед собственной кончиной бабка переписала квартиру, довольно запущенную, но просторную, в такой же «сталинке» постройки конца 50-х годов… Нет, не на Зойку, с которой уже была в нормальных отношениях, а на единственного внука. Ну и что, что он несовершеннолетний? Разберутся!
Разобрались. Вначале сдавали жилье в аренду, но после того, как в моду вошел евроремонт с его фешенебельными «по-николаевски» студиями и лофтами, выручали за убитую площадь едва ли не копейки. Поэтому подросший внук, которому перевалило уже за третий десяток, решил «апартаменты» продать. Ну, а на что еще жить, если по окончании кулинарного техникума он ни дня не работал? И трудиться поваром не собирался, равно как и никем другим? Обладание «белым билетом» автоматически исключало и его призыв в армию…
К тому времени сильно сдала его вторая бабка, мать Зойки, и на смертном одре она решила тоже облагодетельствовать любимого внука, воспитание которого давно взяла в свои руки, всячески принижая роль его родительницы в этом процессе. Хотя та, стоя на рынке с раннего утра и еле притаскивая под вечер ноги, успевала обеспечивать бесперебойное питание всей семьи, часами стоя у плиты. Вот она-то была знатной кулинаркой! При этом ее проколы, как-то: нечастое возвращение с работы в нетрезвом виде, возводились в ранг преступлений против человечества.
Любящая бабушка не придумала ничего лучше, как в присутствии нотариуса… подарить и эту приватизированную квартиру Ванюше. Его замороченная мать не протестовала, расписавшись не глядя в графе, куда ткнул толстый палец нотариуса с врезавшейся в него намертво огромной «печаткой». Конечно, будь жив Зойкин отец, знатный краснодеревщик с завода им. 61 коммунара, вряд ли он бы этот подарок одобрил. Хотя тоже любил внука до беспамятства, не предполагая, куда может завести такая любовь.
Похоронив вторую бабушку, Ванечка вовсю принялся тратить денежки, доставшиеся от продажи квартиры первой бабули. На себя, любимого. Нет, не пропивать и не пускаясь во все тяжкие, наоборот. Он — современный молодой человек – купил навороченный компьютер, гантели, штангу и… до фанатизма активно, в противовес непутевым родителям, что ли, занялся здоровым образом жизни. Той самой жизни, в которой не оказалось места Зойке. Она, уйдя, наконец, с рынка, продолжала свой неквалифицированный труд, убирая офисы, кафе, подметая по утрам городок «Сказка»… Так и жила вдвоем с сыном, где же еще?
Ванечка, в конце концов, почувствовав себя полноправным хозяином квартиры и положения, стал Зойку поколачивать. То ли побои послужили причиной, то ли проблемы со здоровьем иного порядка, но у Зойки случился инсульт. Как уж она выкарабкивалась, как старалась не оставить сына без матери. Напрасно. В том смысле, что в их отношениях не изменилось ничего. Ванечка подсел на веганство и сыроедение, и с садистским удовольствием стал запрещать матери употреблять в пищу мясо, яйца, мучное, курицу, рыбу, пирожки и конфеты. Зойка, будучи от природы крупной женщиной, сидя на вынужденной «диете», высохла до неузнаваемости. Когда она выходила с палочкой на прогулку в сквер им. Лягина, многие знакомые проходили мимо, в упор не узнавая пышущую некогда здоровьем, громогласную, как мать, и веселую прежде Зойку. Это была Зойкина тень.
А что же неразлучная когда-то четверка изобретательных девиц, от выходок которых рыдали учителя?
Остальная троица, не сговариваясь, пошла по учительской стезе, в разные годы закончив пединститут имени Белинского. Встречались редко, перезванивались иногда… Работали в школах Николаева, завели семьи, детей, домашних животных. Последних любили все, и когда услыхали о том, что сын их подруги Зои заставил ее выбросить на улицу старенького кота, дескать, тот его раздражает, возмущению их не было предела! А уж когда Зойкины соседи, к которым они дружно, как в прежние времена, наведались, тихонько поведали об остальных Ванечкиных «подвигах», в число которых входили: запрет пользоваться новеньким холодильником, дескать, раз он его купил — он и устанавливает правила, плата за пользование газовой плитой, отбор пенсионной карточки, мобильного телефона, трости, без которой его мать, которой незадолго до этого назначили группу инвалидности, не могла передвигаться…
– Что делать будем? – вопросила Татьяна, самая боевая, по инициативе которой они и собрались вместе на «совещание» в один из летних каникулярных дней.
– Позовем Зою, пусть сама расскажет. Дело такое, если в полицию обращаться по факту домашнего насилия, то мы за нее заявление не напишем, – ответила Ирина, самая рассудительная.
Так и сделали. Притащили на встречу с Зойкой кто домашнюю снедь, вредную для здоровья, по мнению Ванечки, которую заставили ее съесть прямо на скамейке в скверике, кто деньги, кто предметы домашнего обихода… Зоя, стесняясь и неловко скрывая синяк на пол-щеки, подтвердила рассказ соседей. Возник вопрос о собственнике квартиры. Ольга решила напрячь одну из своих родительниц – нотариуса, и через несколько минут подруги уже знали весь расклад. Выяснилось, что, по сути, Зойка живет на птичьих правах. Да у птиц их больше: единственным владельцем в реестре недвижимости значится Иван. Он, как оказалось, вносит и коммунальные платежи: деньги от продажи квартиры бабки по отцу пока еще есть, да плюс материны, с нищей пенсионерской карточки.
– Как ты могла подписать отказ от жилплощади, где были твои глаза? – набросилась троица на подругу.
И глаза у той мгновенно наполнились слезами:
– Да кто же мог подумать, – всхлипнула она. – Такой хороший мальчик был, так любил бабушку…
– А тебя, тебя он любил? – жестко спросила Татьяна, презиравшая сантименты.
Зоя поспешно отвернулась, смахнув слезинку.
– Н-да, зря мы не вмешались раньше, видели же, что с ним не все в порядке: работать не хочет, сидит дома, друзей-подруг нет, это же ненормально, социопат какой-то… – пробормотала Татьяна.
– И что было бы? – возразила ей Ирина. – Только поссорились бы. У матерей глаза «замылены», их детки всегда самые-самые, тебе ли не знать?
– Что уж теперь, – прекратила спор Ольга. – Нотариус сказала, что даже если Зойка не является собственницей жилья, по закону сын не может ее выгнать.
– А он об этом знает? – скептически скривилась Татьяна.
– Не знает — так узнает! – Ольга снова стала листать свой список телефонов.
Отойдя в сторону и с кем-то переговорив, вернувшись, она сказала:
– Будем вызывать полицейскую группу по борьбе с домашним насилием, покажешь им свои синяки, напишешь «заяву», согласна? – обратилась она к Зойке.
Та молча кивнула.
Прибывшие копы, побеседовав с Зойкой и Иваном, усадили их в автомобиль с мигалками и повезли в Центральный райотдел: разбираться более подробно. Туда же подтянулась и троица, пешком. Всю дорогу подруги горячо спорили, но у дверей РО пришли к единому мнению: после того, как Ванечка выйдет за порог райотдела, необходимо будет взять его в «учительские клещи».
Следователь принял от Зойки с трудом нацарапанное ею заявление и выяснил подробности появления синяков, предупредив сынка о том, что, мол, еще одна такая бумага поступит — и суд может запретить домашнему тирану на некоторое время общее с матерью проживание. Несмотря на то, что он является владельцем квартиры. Тот лишь криво усмехнулся, процедив, что мать, дескать, не принимала никакого участия в его воспитании и часто приходила домой навеселе.
– И что с того? – не понял следователь. – Она же все равно твоя мать, другой не будет!
Усмешка сползла с лица Ивана, когда трое опытных училок, не выбирая выражений, посулили ему в случае повторения ситуации встречу с «их мужиками», не только мужьями, но и одноклассниками. Кое-кого он знал. Ванечка, втянув голову в плечи, побрел домой, предварительно отдав матери ее мобильник и пенсионную карточку.
Зойку привезли на такси. «Проинспектировав» пресловутый навороченный холодильник, подруги добились выделения ей отдельной полки под продукты и «снятия эмбарго» на пользование газовой плитой.
Прошла пара недель, в течение которых подруги периодически проверяли «статус кво» по телефону, пополняли домашние аптечку и библиотеку — Зойка с детства любила читать, а также купили ей новую тросточку взамен утраченной. И зимнюю обувь — холода не за горами. Иван не трогал мать, благо, жилплощадь позволяла им пересекаться как можно реже.
А потом она позвонила сама и, смущаясь, тихим голосом произнесла:
– Девчонки, а нельзя ли как-то отозвать мое заявление? Ванечке повестка в суд пришла, я боюсь за него…
Выслушав возмущенные возгласы, молча положила трубку. Что поделаешь, даже самый плохой сын — все равно сын.
Через некоторое время выяснилось: Ванечка по суду выплатил немаленький штраф и получил последнее предупреждение. С тех пор, скрипя зубами, ведет себя тише воды. Правда, недавно он запретил матери впускать «ее теток» в дом дальше прихожей, шипя, что иначе он ее уморит. Та подчинилась. Подруги сделали вид, что приняли новые правила Ванечкиной игры. Пока приняли.
А что делать? Ведь в случае чего, их следующий «десант» может опоздать…
Елена Кураса.
Коллаж Александра Шенкевича.