ВЛАДИМИР ПУЧКОВ
БИОГРАФИЯ
Владимир Юрьевич Пучков – поэт, журналист, переводчик. Главный редактор газеты «Вечерний Николаев». Заслуженный журналист Украины (1999). Родился 15 марта 1950 года в г. Славянске Донецкой области. Родиной своей считает Николаевщину, куда семья переехала в 1952 году. Окончил филологический факультет Николаевского государственного педагогического института (1970) и отделение журналистики Высшей партийной школы в Киеве (1980).
Преподавал в николаевской школе, работал в комсомоле, с 1976 года – член Союза журналистов Украины. С 1987 – член Национального Союза писателей Украины. Журналистский путь начал в редакции николаевской областной молодежной газеты «Ленінське плем`я», в 1984-1994 был заведующим отделом культуры и заместителем главного редактора областной газеты «Южная правда». С 1994 года – главный редактор городской газеты «Вечерний Николаев». Основал первую в Николаеве детскую газету «Малек» (1995-2005).
Как поэт стал публиковаться в конце 60-х годов. Первая книга стихов «Азбука музыки» вышла в 1984-м в киевском издательстве «Молодь». Автор поэтических сборников «Парусный цех», «Видимо-невидимо», «Вечерний чай», «Штрафная роща», «На стыке моря и лимана», «Год Бычка».
Перевел на русский язык стихи украинских поэтов Д. Павлычко, П. Осадчука, П. Мовчана, М. Лукива, Д. Креминя и др. Стихи и переводы В. Пучкова опубликованы в ряде антологий, коллективных сборниках, альманахах, журналах «Юность», «Радуга», «Дружба народов», «Дніпро», «ШО», «Крещатик» (Германия), «Новый берег» (Бельгия), «Континент» (США) и др. В 2008 вышла книга взаимопереводов В.Пучкова и Д. Креминя «Два берега=Два береги=Two Banks».
Автор текстов к фотоальбомам о Николаеве и Николаевской области, предисловий к коллективным сборникам стихов и к книгам николаевских поэтов. Стихи поэта переведены на украинский, английский, сербский, китайский и др. языки.
Поэзия В. Пучкова отличается тематическим разнообразием, образностью, метафоричностью, тщательной языковой выверенностью. Новизна рифмовки, ассоциативность, точные эпитеты, тяга к эпосу – характерные особенности его творчества. Поэзия В. Пучкова проникнута любовью к южноукраинскому причерноморскому краю. В его стихах живут николаевские реалии: улицы, скверы, парки. Его манят здесь «акации южный акцент», «звезда за Терновкой», «всхлипы шлюпок», «лимана глубокие сны». В ранней поэме «Азбука музыки», которая отмечена чертами автобиографичности и дала название первому сборнику, лирический герой формулирует тезис, который стал определяющим для творчества В. Пучкова: «Нам были важней арифметик уроки добра и любви».
Уроки добра и любви на протяжении многих лет несут читателям все книги поэта. В 2005 году за книгу стихов «Штрафная роща» удостоен Всеукраинской литературной премии им. Николая Ушакова. В 2008 году награждён Дипломом лауреата VI Международного конкурса им. М. Волошина в Коктебеле. В 2009 году за сборник стихов и поэм «На стыке моря и лимана» удостоен премии «Планета поэта» им. Леонида Вышеславского. В 2009 г. завоевал титул «Короля поэтов» на Всеукраинском турнире русских поэтов Украины «Пушкинская осень в Одессе». В 2010 году награжден золотой медалью американского Фонда «Андерсон Хаус» за лучшую поэтическую книгу. В 2010 году удостоен Международной премии им. Арсения и Андрея Тарковских.
Для поэта естественна активная гражданская позиция. В.Ю. Пучков был депутатом Центрального райсовета и горсовета двух созывов. Входил в состав оргкомитета общегородской программы «Горожанин года – Человек года» со дня основания программы. Глава правления благотворительного фонда «Николаев-2000». Один из инициаторов проведения и председатель жюри открытого ежегодного Всеукраинского поэтического фестиваля «Ватерлиния» (2011-2012). Член редколлегии николаевского литературно-художественного журнала «Соборная улица».
(Информация сайта Центральной библиотеки им. Марка Кропивницкого).
***
ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ПУЧКОВА
Не верится. Просто не верится, что нет больше среди нас этого человека. Мудрого, взвешенного, умного, интеллигентного и очень талантливого. Талантливого во всем. И это подтверждали звания и награды Владимира Пучкова. Но больше и важнее этого были признание и любовь читателя. Мне всегда был интересен его взгляд на жизнь городской общины. Владимир Юрьевич умел тонко и деликатно оценивать происходящее. Знал по-настоящему, чем живет Николаев, чем он дышит, что волнует родной город. Даже короткая беседа с ним становилась своеобразным уроком любви к своей земле, примером того, как нужно о ней заботиться. К сожалению, этих уроков больше не будет. Но остаются его строки, адресованные каждому из нас, с завещанием любить Николаев и жизнь. Мы будем помнить. Мы будем достойны этой памяти.
Александр Сенкевич,
Николаевский городской голова.
Первое, что я бы о нем сказала — это человек-мудрец. Захожу к нему в кабинет: он рядом с компьютером. Вот компьютер и Пучков — это вообще неотделимые вещи. И сколько раз мы с ним обсуждали разные ситуации, жизненные и социальные и какие угодно — меня поражала его такая рассудительность, мудрость и взвешенность. Вообще человек такой доброй души — вы знаете, рядом ходит человек и не знаешь, какие качества общечеловеческие он носит. Кто-то сказал в социальных сетях, что Владимир Пучков был хранителем городского кода интеллигентности, любви к городу, порядочности, скромности. Читаем стихи его и видим, какие замечательные и какие трогательные и какие любвеобильные к своему городу стихи он писал.
Конечно же, нам будет не хватать его мудрости, его взвешенности и, главное — его умения любить наш родной город, потому что он был истинным николаевцем. Я просто обращаюсь к вам, у него очень много сборников: придите и почитайте его стихи.
Тамила Бугаенко,
председатель областной
организации Союза женщин Украины.
Звертаючись до вас, дорогий Володимир Юрійович, хочу сказати наступне: я – один із тих, хто знав вас дуже-дуже давно. І не тільки тому, що ви разом працювали з моїм батьком в «Ленінському племені», в одному кабінеті. Не тільки тому, що ви жили по сусідству. Квартиру на вулиці Парковій я пам’ятаю з дитинства, і для мене вона завжди асоціювалася з чимось таким богемним, незабутнім, справжнім. За якійсь проміжок часу все помінялося, в девяності роки всі перешли на журналістські хліби — і це велика біда, коли поет вимушений займатися заробітком. Поет Кремінь займався все життя журналістикою, і вона його довела до хвороби, поет Пучков все своє життя замість того, щоб бути вільною, як Гомер, людиною і писати свої тексти, теж мав займатися заробітком. На жаль, така вона, доля поетів, і я думаю, що вона нескоро зміниться. “Вечерний Николаев” об’єднав за ці роки кілька поколінь миколаївців. Згадується мені благодійний фонд “Миколаїв-2000”, який, через відсутність коштів в міському бюджеті, через відсутність елементарного розуму у місцевих чиновників, робив те, що мав робить. По 50, по 100 презентацій книг на рік, відкриття нових імен, це енциклопедичні словники, це співпраця з видавництвом “Возможности Киммерии”, видавництвом Ірини Гудим. Це те, що є пластом. Цей пласт треба було ворушить, одночасно займатися газетою, ще шукати образи, інколи виїжджати на Кінбурн і робити фотографії з Кремком, облітаючи Миколаївський півострів. Здавалося б, це дуже давно — але це буде постійно разом із нами, коли ми будемо шукати ваші сліди. У ваших справах, у вашому таланті, величезній роботі, яка тепер залишається нам. Нам треба вистояти і вибороти своє право і за це місто, і за ту непрочитану вашу лірику, і за ті величезні скарби, які ви кидали, разом із моїм батьком, в цю благодатну землю.
Тарас Кремінь,
народний депутат України.
***
Виктория Тонковид:
У меня пока нет слов – они исчезли, пропали, умерли. Спасибо, Владимир Юрьевич, за возможность работать вместе с Вами в “Вечерке”. За возможность экспериментировать и развиваться. За удивительно душевную атмосферу в коллективе. За 13 замечательных лет жизни.
Оксана Тихончук:
Мы проработали с Пучковым вместе 25 лет: 5 – в “Южной правде” и 20 – в “Вечерке”. Сейчас (видимо, это защитная реакция) память выбрасывает на поверхность какие-то добрые и смешные эпизоды. И это хорошо. Хотя, конечно, смешно было не всегда, учитывая сложность прошедших 25 лет. Он был (и остается) хорошим поэтом – попадал в оттенки чувств, которые сложно передать словами, а у него для этого слова были. И не только слова, магия звуков и образов, очень местная, морская и степная, всегда завораживала своей пронзительностью и проникновенностью. Когда-то Юрий Демченко, с которым мы тоже вместе работали, цитировал: “И вода – золотою заваркою За Варваровкой”… А еще он хорошо пел, Катя играла на гитаре, в “Вечерке” песенные посиделки вообще были доброй традицией… Как многого теперь не будет. Никогда.
Елизавета Безушко:
Как же больно это писать! Столько ещё всего хотела у Вас спросить, о стольком поговорить… В 5-м классе, когда я в составе кружка “Юные журналисты” впервые пришла на экскурсию в редакцию “Вечернего Николаева”, я тут же поняла, что мечтаю здесь работать. Затаив дыхание, я слушала, как Вы рассказывали об истории газеты, шутили, любя вглядываясь в наши восторженные десткие лица. Я вдыхала сладкий аромат табачного дыма, наполнявший кабинет, и наблюдала, как Вы одновременно отвечаете на телефонные звонки, утверждаете макет следующего номера и держите в голове ещё сотню других дел, не забывая ни об одном редакционном задании и ни об одной просьбе или письме читателя. Спустя годы я была неимоверно счастлива стать членом семьи “Вечёрки” и назвать Вас своим шефом и учителем. Мне ужасно хотелось, чтобы Вы гордились мной, и это всегда вдохновляло меня на профессиональном пути. Вы поверили в меня, помогали мне осваивать новые стороны любимой работы, тонко намекали на недостатки и мудро не переубеждали меня, что в журналистике нет места романтике и идеализму. Я навсегда запомню Ваши слова о том, что в любой ситуации надо быть Человеком прежде всего, и что все написанные когда-то строки уже оцифрованны Кем-то свыше. Как же мне нравилось слушать Ваши стихи в авторском исполнении!.. Обещаю, каждый мой будущий материал будет мысленно согласован с Вами… Мои соболезнования Катерине Наточей и родственникам Владимира Юрьевича Пучкова. Светлая память!
Наталия Рубан:
Король поэтов. Ему б на Кинбурне сейчас стихи слагать, как это бывало каждый год в июльскую жару. Но материя сдалась. Владимир Пучков, спасибо за интеллигентность, острое изящное слово и просто СПАСИБО! Царство Небесное.
Александр Терещенко:
Сумний сьогодні день. Пішла з життя Людина, особлива для мене… Якби не Він, навряд чи моя книга побачила світ в осяжному майбутньому. Його наполегливість, його перша літературна критика спонукали мене до видання. Він особисто правив текст, знайшов художника-ілюстратора та власне й звів все до купи. Його вступне слово було для мене найвищою нагородою. Він хотів, щоб я називав його на Ти, але я не міг собі цього дозволити… Це Владимир Пучков – талановитий поет і неймовірна особистість. Спочивай з миром, Майстре.
Сергей Гаврилов:
“Жалко”… “печально”… – не те слова. Город, со смертью Пучкова, утратил очень много. Я говорю о качестве не поэта, а о личности… Замены нет))
Наталия Григорцева:
Очень грустно осознавать, что еще один талантливый человек ушел. Навсегда… Я больше не встречу его на улице. Не смогу поговорить с ним о поэзии… о жизни. Не будет больше его оптимистичных постов в Фейсбуке с рассказами о внучках… Но остаются его стихи… А значит жизнь продолжается. Спасибо, Владимир Юрьевич, за замечательные строки.
Тарас Креминь:
Цей вірш-присвяту Владимиру Пучкову мій тато Дмитро Кремінь написав десь 2007 року, коли вже на полицях кількох миколаївських книгарень, де зараз – крамниці і секонд-хенд – продавали свіжі томики унікальної книги-трилінгва “Два береги / Два берега / Two banks”, видані за підтримки меценатів у друкарні Ирини Гудим відповідно до міжнародної літературної програми “Література без кордонів”.
Взаємні переклади кращої лірики двох поетів були доповнені третьою колонкою – перекладами С.Іщенко-Торнтон, Г.Краснова, Д.Березіної англійською; акварельну графіку до збірки виконав наш земляк О.Іпатьєв. Крім низки літературних премій і відзнак, “Два береги” – непідкорена висота в частині літературного перекладу, взаємопроникнення текстів, органічного поєднання глибинних пластів культури не тільки Північного Причорномор’я. Тут усе – від слідів на піску, конноспортивної школи у Варварівці, самотньої жінки на пляжі до історико-культурних ремінісценцій та іронічного миколаївського гумору – в тісному мереживі образів, сюжетних ліній, метафоричних конструкцій.
…Останній раз я бачив В.Пучкова на прощанні з татом.
Вічна Вам пам’ять…
В. Пучкову
В тебе є від київського мера золотий
годинник на руці.
Але час – така собі химера, у театрі –
не сезон, прем’єра, і вечірній парус
на ріці.
Циферблату вічний поєдинок
Одлунав, і в нас новий режим.
Але є ще піщаний годинник, і його
відведено чужим.
Антиглобалістська й некультурна,
ця епоха здихалась ідей.
Діти українського Сатурна, Кроносу
ведем своїх дітей.
От і буде: Лукашу – сопілка,
Кобзареві – кобза. Де поет?
Переводить стрілку пляжна Стрілка,
із піску – високий очерет…
Марина Тасинкевич:
Уходят Гетманы нашей культуры, Короли слова, мудрости, глубины ума, интеллектуалы николаевского края и всей Украины, мира в целом. Таких, как они – немного, и безумно жаль, что так мало прожили. Владимир Юрьевич, рано, очень рано, Вам бы жить да жить, и Дмитру Дмитровичу тоже. Спасибо за то, что всегда поддерживали, верили в меня, спасибо за силу слова, мудрость, твердые жизненные устои, человечность, искренность и понимание, за право печататься на страницах “Вечерки”… Мне Вас будет очень не хватать как Человека, Наставника, Журналиста и Поэта. Скорблю и буду помнить Всегда.
От редакции газеты
«Николаевские новости»:
Не стало главного редактора «Вечернего Николаева» Владимира Пучкова. Он из тех, на ком еще долго будет держаться николаевская культура, искусство, журналистика.
Он был поэтом, чьи сборники начали издавать в мягкой обложке в забытые 80-е.
Он был главредом, чья фамилия на последней странице «Вечерки» стояла последние четверть века.
В его просторном кабинете с запахом табака и свежезаваренного кофе всегда толпились живописцы и чиновники, актеры и музыканты, краеведы, коллеги по лире и перу. А стены украшали картины именитых и начинающих – такой себе редакторский вернисаж.
Если бы не Пучков, возможно, и не было в Николаеве популярнейшего конкурса «Человек года – Горожанин года». Он долгие годы издавал «Малек» – детское приложение к газете. Это сейчас, когда первоклассники просыпаются и засыпают со смартфоном, детская печатная газета представляется чем-то невероятным. Но ведь так было на самом деле.
Пучков ушел. Но оставил крепкий журналистский коллектив, хорошую о себе память и лирику, такую знакомую и близкую.
Татьяна Колесник:
Не успел Николаев прийти в себя после утраты Дмитра Дмитровича Креминя, как перестало биться сердце Владимира Юрьевича… Корифеи слова ушли, оставив за собой заветы мудрости и теплые воспоминания… Дмитро Дмитрович целовал, при встрече, прекрасному полу руку, а Владимир Юрьевич – цитировал Пушкина… В кабинете, среди книг и бумаг, стояла икона Святого Николая, и никогда Владимир Юрьевич не держал собеседника дальше вытянутой руки… Весна-лето 2019-го запомнится с лентой, но Человек жив, пока живет Его труд, когда сквозь строки можно увидеть душу…
Світла пам’ять освітянам рідного краю.
Angie Schuster:
Немного слов о Владимире Пучкове и подсвечнике, который мне от него достался. Очень была расстроена, узнав о смерти Владимира. Хотя мы и не часто пересекались, но с ним, конечно же, связаны такие тёплые моменты, как детская газета “Малёк”, пара заметок о моих видео в его “Вечернем Николаеве” и, конечно же, “Ольвийский подсвечник”. Я не особо знала Владимира лично, но это был явно интересный и приятный человек.
В 2013 году мне досталась эта сокровенная вещь после конкурса видеопоэзии, которая, как оказалось, имела предысторию.
Цитирую Владимира Пучкова (из личных сообщений в Фейсбуке):
“Этот “подсвечник” (на самом деле — донышко амфоры) я собственноручно нашел в Ольвии где-то в 80-х, в груде “отвалов” – черепков, которые для археологов ценности не представляют. А мне этот черепок приглянулся. Долго он стоял у меня в редакционном кабинете, и свечечка на нем порой горела (так что он “намоленный”)”.
И теперь в нём горит свеча. Я и ранее очень бережно хранила эту вещь, но теперь она приобрела еще больший смысл. И кстати, именно Владимир Пучков был в жюри поэтического конкурса “Зеленая книга”, в котором я была финалисткой. Эти все воспоминания для меня очень ценны на самом деле. Спасибо Вам.
Ирина Салихова:
Тогда, в 2013 году, я еще понятия не имела о газетах, а Владимир Пучков терпеливо учил и все пояснял. Его безграничному терпению и доброте я благодарна по сей день и надеюсь, что он не даром потратил на меня то время.
Позже, когда довелось столкнуться с проблемами в газете Херсонского городского совета, где я была главным редактором, у кого мне еще было спросить “отцовского” совета? Это был единственный мой знакомый, который съел на этом же деле не один пуд соли. И я звонила ему…
Только что случайно узнала, что Владимира Юрьевича больше нет… я так и не доехала к нему с последней своей благодарностью и теперь очень жалею.
Пусть земля будет пухом, светлая память, учитель.
Мария Пахомова:
«Малёк» — именно так называлась детская газета-приложение к флагману «Вечерний Николаев», в котором я была юнкором. Помню, как нас приглашали “на ковёр” к главреду Владимиру Пучкову, а на самом деле — похвалить. В принципе, попадать юнкорам в кабинет к самом главному редактору можно было проще, чем всем остальным журналистам.
Владимир Юрьевич помог мне, девочке из бедной семьи, которую воспитывала одна мама, понять, что человек может сделать сам себя. И хоть я не стала во взрослой жизни журналисткой (хотя и была к этому близка), основы этики этой сложнейшей профессии я усвоила уже в 10 лет. Думай, прежде чем ляпнуть; проверяй информацию; будь честным!; может быть два диаметрально противоположных мнения, и оба будут правильными…
А еще я дважды, благодаря «Мальку», побывала в Артеке — неслыхано! Обычно туда попадали либо дети богатых родителей, либо такие талантливые нищеброды, как я. Это было такое маленькое чудо, которое со мной случилось дважды.
***
В КАЖДОЙ СТРОЧКЕ – ЖИЗНЬ
Наш земляк – писатель, киносценарист, лауреат Государственной премии Александр Сизоненко в последние годы ощущал себя особо одиноким. Он был рад каждому, кто наведывался на его писательскую дачу под Киевом. И всякий раз, когда приезжали гости, усаживал всех за стол на просторной и светлой веранде, и начиналось… Чай с мёдом и вареньем… Стихи, проза… Александр Александрович в свои 90 с лишним лет помнил и читал наизусть десятки произведений – Хемингуэя, Пастернака, Лины Костенко… Но в последнее время он открыл для себя Владимира Пучкова.
– Вы только вслушайтесь, – восхищался он, – «Давно хочу дойти до сути, отведать соли океана, но все топчу полоску суши на стыке моря и лимана». Это же гениально!
Как-то раз я позвонила во время такой встречи Пучкову, мол, дорогой Владимир Юрьевич, у нас тут литературные посиделки в вашу честь… Потом трубку взял Александр Сизоненко. Я не знаю, насколько были значимы для Пучкова его слова, но Сизоненко позже сказал: «Прикосновение к такому таланту продлевает мне жизнь».
Мне были особо приятны восторженные отзывы мэтра украинского писательства, потому как не просто лично знала Пучкова, а не один год работала с ним в стенах редакции «Вечернего Николаева».
То, каким он был редактором, оценила только с годами. Тогда казалось – мягким, чересчур интеллигентным. Теперь понимаю – он был уникальным руководителем. Он не «забивал» нас своими наставлениями и установками. Не повышал голос, не стучал кулаком по столу. Никогда! Он давал полную свободу каждому, ценил инициативу, готов был поддержать любое начинание и искренне помогал во всем. На редакционных планерках он, редактор, не говорил, как и что нужно сделать, а слушал, как и что мы будем делать. Мы жили в атмосфере коллективной сопричастности ко всему, что происходило в городе.
Двери его кабинета было открыты для всех – читатели, городское начальство, авторы, рекламодатели… Ежедневная карусель! И при этом – никакого раздражения, усталости… Он готов был уделить внимание каждому, всегда был искренним, добродушным, внимательным. У Пучкова была уникальная способность сказать правду и не обидеть, сгладить конфликт, найти компромисс.
Бывали все же времена, когда приходилось разговаривать с шефом на повышенных тонах. Помнится, в 90-е годы, когда газета выживала – без средств, запаса бумаги, когда мы подолгу не получали и без того скудную зарплату, врывались в его кабинет и требовали, спорили… Уходили, хлопнув дверью – победители…
Теперь понимаю, что победителем был он – наш редактор! Во-первых, газета выжила и коллектив выстоял в те беспросветные годы – и зарплата была, и тираж увеличивался. Во-вторых, он всякий раз преподносил нам урок выдержки, истинной интеллигентности, человеколюбия… Я думаю, что каждый, кому довелось работать, сотрудничать, общаться с Владимиром Юрьевичем, «прошит» его жизненными установками.
Как-то во время презентации своей новой книги Пучков, подводя итоги всем сказанным в его адрес словам, произнёс:
Умчится время быстрокрылой чайкой.
Судьба отпустит все мои грехи,
Когда поющий мэр Владимир Чайка
Исполнит песню на мои стихи….
Вскоре город остался без Чайки.
Теперь мы прощаемся с Пучковым… Но всем и каждому он оставил бесценное наследство – свои стихи, где каждая строчка – жизнь!
Ольга Камлыцкая.
***
ПЕРЕЖИВАНИЯ “ВЕЧЕРКИ” СТАЛИ И НАШИМИ
Тяжелая весть легла на наши плечи. Все, кто знал, любил и уважал нашего коллегу – главного редактора газеты «Вечерний Николаев», потрясены его смертью
Смерть человека – всегда жестока, несправедлива и нелепа. В случае с Владимиром Юрьевичем это ощущается еще острее. Еще пару недель назад ничто не предвещало беды. Мы встретились в коридоре нашего общего для редакций подъезда, как обычно, перекинулись парой слов. Пучков спешил, ведь в редакционной печи пекся очередной номер газеты. Спешил, как всегда. Кто был знаком с его стилем работы, тот знал, что он – классический трудоголик. Из тех, кто ничего не перекладывает на других и берет все на себя. Один ветеран журналистики как-то сравнил процесс создания газеты с картиной «Бурлаки на Волге». Так вот, Пучков был бы на ней в центре. Несмотря на возраст, он тянул свою ношу, напряженный до взрыва сухожилий, облегчая ее тем, кто рядом. Его исчезновение на несколько дней показалось легким и поправимым недоразумением, ведь у редактора Пучкова всегда столько планов и работы впереди. А потом тревожная новость – Владимир Юрьевич на больничной койке. Еще вечером в пятницу коллеги по редакции, прощаясь, грустно спрашивали: «Как там Пучков?». В эти последние дни переживания «Вечерки» стали и нашими. Ведь очень тесно переплетена жизнь обеих редакций. И не только потому, что мы соседи – работаем, что называется, стена в стену. Мы переплелись биографиями и судьбами.
Сегодня мало кто вспоминает, что Владимир Пучков в прошлом «южноправдинец». Здесь окрепло его мастерство, сформировался его авторский стиль. В «южноправдинские» годы поэт Пучков стал известен не только на родной Николаевщине, но и далеко за ее пределами. Выходили сборники его стихов, а центральные литературные журналы публиковали подборки талантливого автора из города корабелов. В «Южной правде» он прошел все ступени роста, дойдя до должности заместителя главного редактора, что по тем временам являлось результатом жесточайшего профессионального отбора. Одним словом, когда Владимиру Юрьевичу предложили в 1994 году возглавить орган Николаевского городского совета «Вечерний Николаев», он был газетным профессионалом высочайшего уровня. И вот уже более четверти века Владимир Пучков крепко держал капитанский штурвал, умело проводя свой корабль между рифами и мелями, коих на пути газеты всегда хватает. Подтверждением этому – крепкий и дружный коллектив редакции, который сегодня трудно представить без Владимира Юрьевича. Осиротели наши друзья.
Также честно и самоотверженно Владимир Юрьевич относился к журналистским обязанностям. Любая его публикация была заметным событием. Даже в иной неподписанной заметке угадывался пучковский стиль – лаконичный по форме, глубокий по содержанию. Честной была и его поэзия. Настоящая литература не терпит подделок, и поэтому, уверен, в ней он будет долгожителем. Надолго добрая помять о Владимире Юрьевиче Пучкове останется в культурной жизни Николаева, многим славным именам он дал толчок, многие его начинания пустили крепкие корни в нашу жизнь и традиции. Примером тому – ежегодный конкурс «Горожанин года», без которого городская жизнь уже невозможна.
Художники могут представить уход человека образно. Уходящий силуэт, улетающая птица… У каждого из нас останется свой образ Пучкова. Если бы дал Бог талант, я бы изобразил его последний путь в виде ускользающего парусника, обязательно с белым парусом. Почему? Потому что поэт всегда романтик. Потому что стихи и жизнь Владимира Юрьевича всегда будут ассоциироваться с землей на пересечении рек Ингула и Южного Буга, с жарким степным зноем, с кинбурнским ветром и морем. Потому что жизнь была сложна, и никакая грязь не пристала к его белоснежному парусу. Говорят, что душа после смерти еще девять дней живет среди нас, видя каждого насквозь. И дрогнет она, узнав, как много скорбящих людей потянулись в эти дни к томикам стихов Владимира Юрьевича. Они будут листать страницы его книг, некоторые подписанные дарственной рукой самого автора, и перечитывать.
К примеру, эти строки.
Судьба, храни такую малость, чтоб над моей смоленой лодкой
звезда намокшая смеялась!
Чтобы душа зашлась от боли в мешке молочного тумана,
на грани счастья и неволи –
на стыке моря и лимана.
А потом, закрыв книгу, подумают, как много хотелось бы сказать ему о прочитанном. Но поздно. Нет уже рядом с нами мудрого, талантливого и доброго человека.
ЖЕСТОКО. НЕСПРАВЕДЛИВО. НЕЛЕПО…
Вадим Раскопов,
главный редактор газеты «Южная правда».
***
СПАСИБО ВАМ!
В чужом для себя городе Николаеве я очутилась вдруг и не по своей воле. На тот момент за коренным николаевцем я замужем была уже 15 лет, но никогда не верила, что нежеланный для меня переезд все же случится. Судьба, однако, распорядилась по-своему, деться было некуда, и пришлось знакомиться с городом и его обитателями. Когда меня зачислили в штат «Вечерки», познание «чужой территории» пошло весьма активно. Были на этом пути и приятные, и неприятные, и курьезные моменты. Иногда незнание местных «раскладов» помогало, иногда «подставляло подножку», из-за чего порой было больно и неприятно.
В положительный «актив» попадало больше. «Верхом достижений» можно считать телефонное знакомство по делам занятости населения с одним из мэров города Сандюком, который буквально накануне оставил пост городского головы (о чем я, естественно, не подозревала) и благосклонно позволил величать себя Юрой, по причине чего коллеги «прикалывались» долго и с удовольствием. Так же они удивлялись, когда я как-то запросто пробилась к легендарному судостроителю Виннику, который журналистов не очень-то жалует, уболтала о жизни на газетных страницах поговорить многолетнего руководителя «Зори» Холявко, который вообще никогда никаких (как выяснилось потом) интервью не давал. Ну, что говорить, – люди в этом южном городе мне встречались прекрасные и открытые душой.
Но без «проколов» не обошлось. Один из таких случился с Пучковым. Это он сейчас обладает почетным званием «Короля поэтов», а тогда откуда ж я могла знать, что главный редактор «Вечерки», мой начальник, который сам себя называет «газетчиком», – пишет стихи! Когда он это делает, в конце концов? Газета, номер за номером, – это ж ненасытная прорва, которую темами, мыслями, строками надо «кормить» каждый день!
Уже не помнится, в какой связи я при нем удивилась, что он, журналист, еще и стихи пишет. Отреагировал Владимир Юрьевич с легкой печалью, сказав что-то о том, как мало места поэзии оставляют газетные будни. Так мало, что в первую очередь его уже воспринимают, как журналиста. Да разве ж я знала, что стихи он пишет, как сам говорит, «сызмальства», и поэт – это для него первично!
Мне нравятся стихи Пучкова, нежные и мужественные. Но люблю я то, что он написал лично мне: «…Ах, что-то есть в тебе от лиепайских сосен, от солнечной смолы, что станет янтарем…». Всего несколько строк, но как согревают!
Я знаю, что это точно не самое лучшее, что он написал и что еще напишет, но, может, именно такая чуткость и такие слова способны примирить меня с чужим южным городом?
Спасибо!
Агита Исайкина.
***
В ЕГО ЖИЗНИ НЕ БЫЛО ФАЛЬШИ
Говорят, что незаменимых людей нет. Но это глубокое заблуждение. Они есть, и когда такие личности отлетают за земные горизонты, образуется пустота. Для меня Владимир Юрьевич Пучков был своеобразным символом творческого Николаева, и таких больше нет.
И дело не только в том, что он был прекрасным поэтом, талантливым бессменным руководителем «Вечерки», глубоко творческой личностью. Он любил этот город со всеми его прелестями и недостатками, он его чувствовал, дышал с ним одним воздухом, старался сделать его лучше. Он воспринимал окружающий мир на уровне тонких энергий. В его стихах, как и в его жизни, не было фальши, общение с ним приносило умиротворение. Он был интеллигентом до мозга костей, интеллектуалом, эрудитом. Говорил негромко, никогда не повышал голос, но его всегда слушали и слышали.
А еще он обладал неповторимым журналистским вкусом, который перекочевывал на страницы «Вечерки», делая ее не только узнаваемой и оригинальной, но и придавая своеобразный шарм.
Мне повезло какое-то время работать под его руководством. Помню нашу совместную журналистскую поездку в США. Он – главный редактор, я – обычный журналист, в его подчинении. Думала, что буду чувствовать себя неловко. Но нет! Ведь он был не просто руководителем, он был другом, человеком, на которого можно опереться в трудную минуту: всегда подставит плечо, не подведет в сложной жизненной или рабочей ситуации, подскажет, поможет. Он никогда не демонстрировал свое преимущество, хотя поучиться у него было чему. Всегда спокойный, в хорошем расположении духа.
Прошло много лет, и он давно уже не мой шеф, но я всегда считала его таковым, отдавая дань его таланту и человеческим качествам. И те редкие его просьбы написать тот или иной материал старалась выполнить во что бы то ни стало.
Владимир Юрьевич очень многое успел в своей жизни. Но не успел, наверное, не меньше. Остались недописанными стихи, газетные публикации, неосуществленными – замыслы. Он творил до последнего своего часа… Господь призывает к себе лучших!
Алла Мирошниченко.
***
БОЛЬШАЯ УТРАТА…
Мне пришлось часто общаться с Пучковым при подготовке статей в газету. Немногословный и внимательный, с пытливым и немного ироничным взглядом, он всегда находил время для беседы с авторами, знал, как должен быть сверстан каждый номер, чтобы соответствовать той высокой творческой планке, которую установил и поддерживал долгие годы коллектив «Вечернего Николаева».
Как бы рано я ни пришел в редакцию, Владимир Юрьевич всегда был в кабинете с немного приоткрытой дверью, как бы приглашая: “Можете войти”! Практически, беспрерывно работал возле компьютера, много курил. Думаю, меня поддержат журналисты в том, что значительная часть успеха «Вечернего Николаева» принадлежит именно Владимиру Юрьевичу Пучкову. Он создал прочный, надежный, хорошо работающий коллектив журналистов, в котором не было места зависти, склокам или раздорам, что очень часто сопровождает творческие коллективы и вредит их работе.
Уход В.Ю.Пучкова – большая утрата для николаевской журналистики. Мне удалось взять у него большое интервью для книги «Журналисты города святого Николая… », в котором он рассказал о себе, родителях, семье и, конечно, о журналистах, с которыми работал. Вспоминал о работе ответственным секретарем газеты «Ленiнське плем’я», заместителем редактора газеты «Южная правда», рассказывал о становлении коллектива газеты «Вечерний Николаев».
Мы скорбим вместе с семьей, журналистами «Вечернего Николаева» и многочисленными его друзьями и коллегами, понесшими невосполнимую утрату.
Валерий Бабич,
судостроитель,
журналист, автор книг
об авианосцах.
«И ДРУЗЕЙ СОЗОВУ, НА ЛЮБОВЬ СВОЁ СЕРДЦЕ НАСТРОЮ…»
ЛИЧНОСТЬ ИСТОРИЧЕСКОГО МАСШТАБА
Можно ли дважды войти в одну реку? Можно, если эта река называется «Вечерний Николаев». Когда в буреломной половине девяностых уходил из редакции в поисках лучшей жизни, не мог и представить, что пройдёт время, и судьба, совершив двадцатилетнюю петлю, вернёт в место, откуда я начинал. Просто раздался звонок, и знакомый голос Владимира Юрьевича произнёс: «А не хочешь вернуться?».
Согласился не сразу. Попросил неделю на размышление. Не та ли это река, думал я, о которой говорят, что войти в нее дважды нельзя? Сейчас, на четвертом году моего возвращения, понимаю: я сделал правильный выбор. И большая заслуга в этом редактора. Он дал мне свободу, возможность по-новому ощутить себя и то дело, которым я занимаюсь. Работа в «Вечерке» меня убедила в том, что журналистика не должна быть оружием. Лекарством, щитом, летописью истории, источником радости, вдохновения, возможностью выразить признательность человеку, но только не оружием.
Каждый из сотрудников редакции видел в нем что-то свое. Мне Владимир Юрьевич навсегда запомнится капитаном. Мудрым, седым, благородным, с неизменной трубкой в руке. Жизненный опыт придал ему степенность, поэтический дар – мягкость и особое видение окружающего мира, журналистика – умение выразить мысль, сконцентрировав главное.
Он никогда не спешил. Так поступают самые опытные и мудрые капитаны. К чему лихачество, если можно нарваться на риф. Их в нашем газетном море с каждым годом становилось все больше.
Его заслуга – в создании того неповторимого редакционного духа, которым по праву славится «Вечерка». Мы были вместе в период радостей, и в лихую годину, устраивали незабываемые капустники, ездили по грибы и делали газетные выпуски. Редактор хотел, чтобы каждая наша строка находила отзвук в сердце читателя, и он искренне радовался, если этого удавалось достичь.
Не согласен с теми, кто утверждает, что с уходом из жизни закончилась эпоха. Нет, это не так. История – цепь сменяющих друг друга эпох. Нужны люди, которые их соединяют. Благодаря им история продолжается, и поэтому таких людей называют историческими личностями. Таковой по праву являлся Владимир Юрьевич Пучков – человек глубокого душевного склада, отчаянный лирик и настоящий редактор.
Игорь Данилов.
***
АТЛАНТ
Когда-то представлялось, что мир стоит на трех китах, черепахах, слонах, что его держат атланты… Миру, человечеству нужна точка опоры. Фундамент. Не будет надежного фундамента, опоры – и все рассыпется, упадет, как библейский дом, построенный на песке. Возможно, чувство, что мир постепенно теряет точки опоры, возникает у многих. У автора этих строк оно появляется постоянно, после каждой плохой новости, утраты. Нашему городу тоже нужны точки опоры. Конечно, имею в виду людей. Нужны атланты, которые будут поддерживать культуру, закон, экономику, правду, мораль… Не каждый сможет и согласится стать таким столпом. Наличие только способностей и таланта не всегда помогает. Придется пройти Путь. Непростой. С тяжкими падениями, испытаниями, соблазнами, грехами, покаянием… Но и со взлетами, откровениями и победами. Пригодятся и практический опыт, полученный как результат кропотливой и честной работы, интеллект и кругозор, добытые из прочитанных книг. Но, самое главное, нужен нравственный закон внутри. Без него – никак.
Столпов, атлантов становится все меньше. Уставшие уходят, а новые то ли не рождаются, то ли технологии их производства утрачены. Не задумываться, не рефлексировать ведь легче. Вопить кричалки под запевалу-дирижера совсем просто. Считать себя лучше других только из-за национальности – примитивно и опасно для всех. Разрушать удобнее, чем созидать. Вот и выходит, что для многих постепенно «бабло, мобила, пиво» стали главными ценностями жизни. Для кого – осознанно, для кого – ввиду невысокого качества мозгового вещества, а для кого – из-за «кодирования-зомбирования-вербовки». И некому им объяснять, «что такое хорошо, и что такое – плохо».
Владимир Юрьевич Пучков был атлантом, столпом, на котором держалась не только газета «Вечерний Николаев». Он был из тех, кто в нашем городе (и не только в нем) взращивал, трепетно опекал эту, с первого взгляда почти не осязаемую, сферу культуры, правды и морали… «Большое видится на расстояньи», – сказал поэт. Масштабы становятся виднее, когда отстраняешься от рутины, делаешь шаг назад и, увы, когда человек уходит. Правда, есть исключение из этого правила. Когда читаешь стихи Пучкова. Открывается Глубина. Сразу становится все ясно, без какого-либо шага назад. Поэт. Личность. Чувствилище. Искатель и созидатель с мыслов.
А как человек и шеф Владимир Юрьевич был просто подарок. Ценитель юмора и сам его источник. До невозможности тактичный, крайне деликатный и порядочный. Несмотря на то, что с основания газета была государственной и являлась официальным органом городского совета, несмотря на то, что нам приходилось, как это говорят в народе, «ходить под» городским начальством, различными чиновниками, не всегда мудрыми, порядочными и адекватными (чиновники менялись, а «Вечерка» стояла), Пучков сумел создать и сохранить в самой редакции удивительно комфортную атмосферу, семейную, добрую, демократичную. Как и должно быть там, где царит Творчество. Все коллеги ходят на работу с удовольствием и улыбкой. И не зря мы называем свой коллектив семьей. К нам часто приходят николаевцы, чтобы просто побыть в этой атмосфере доброжелательности и участия.
Возможно, каждому встречаются в жизни люди, которые в их личной судьбе играют ключевую роль. Таким стал Владимир Юрьевич и для автора этих строк. Вначале как шеф, а потом как единомышленник и друг. У меня, как говорится, «по жизни» более двадцати специальностей, которыми зарабатывал на хлеб насущный. Но только в редакции я познал счастливое чувство реализованности. Благодаря шефу. И не только потому, что именно он взял на работу, а потому, что оценил, уважал, любил (мы тягали с ним бычков на лиманах, долго беседовали). Доверил важное звено. Прислушивался к советам, рекомендациям. Практически всем «рацпредложениям» дал «зеленый свет», что позволило серьезно реформировать производственный процесс. И не только. Он рассмеялся первым «Дядилешиным советам» для газеты «Малек», а потом настоял на издании книжки, где почти все они были собраны под одной обложкой. В редакции я могу быть корреспондентом, администратором, писателем, ответсеком, корректором, инженером, компьютерщиком и даже слесарем. И все это мне нравится. И все это шеф ценил.
Владимир Юрьевич имел еще одно замечательное качество. Он любил людей. И мгновенно распознавал настоящих и настоящее. Скольким начинающим и литераторам, и журналистам он оказывал помощь. Никогда никого не цурался вообще. Дверь в его кабинет всегда была открытой. И никаких часов приема: заходи любой и в любое время. А появлялся он в редакции самый первый и зачастую уходил последний. Давно мог отправиться на пенсию, но ему все казалось, что не имеет права бросить коллектив в наставшие для всех печатных изданий непростые времена. Так и оставался на посту – до последнего. Скромный, тихий, невысокий, худенький, в простенькой жилеточке и потертых джинсиках, но – АТЛАНТ.
Спасибо за все. Светлая память!
Алексей Троянов.
***
НА УРОВНЕ ЧУВСТВ
У каждой профессии – свой особый запах. И когда меня спрашивают, с чем ты ассоциируешь «газетную журналистику», на ум приходит не банальное: «запах бумаги и печатной краски», а нечто другое, что с раннего детства отложилось на уровне чувств – непередаваемые ароматы свежемолотого кофе, крепких сигарет и хорошего парфюма.
Этот фантастически-терпкий стойкий аромат врывался в нашу тихую квартирку на окраине Варваровки, когда в гости приезжал мамин старший брат и еще долго-долго висел после его отъезда. Он впитывался в одежду, когда в гости к городским родственникам ездили мы с дедом, и уходил только во время стирки под бабушкино недовольное бурчание: «Ну когда уже Володя бросит курить?!» и оседал на подкорке вместе со стрекотом пишущей машинки в редкие периоды его жизни в родительской квартире…
Так было угодно судьбе, что с Владимиром Юрьевичем нас связывали не только отношения «редактор – корреспондент», но и гораздо более близкие – родственные. С «младых ногтей» для меня, простого варваровского мальчишки, хоть и из интеллигентной учительской семьи, дедушкин старший сын – журналист и поэт, – был кем-то вроде античного полубога, изредка спускавшегося к нам со своего Олимпа. В те годы мы чаще видели его фото в областных газетах, республиканских журналах и редких передачах областного телевидения, чем вживую.
Спустя годы, окунувшись с головой в редакционную круговерть, я понял, что внезапные его наезды в «родовое гнездо» – это не нежелание общаться с «зареченской» родней, а бесконечная газетная занятость, работа, поглощающая тебя почти полностью изо дня в день.
Кстати, с просмотром телепередач с участием дяди у нас в семье был свой особый культ, сравнимый в те годы по популярности только с программой «Время». Обычно за день-два до выхода программы в эфир он звонил дедушке на городской телефон: «Смотрите меня у Эмиля тогда-то…» – и не надо было долго объяснять, что следующую передачу «Журнальный столик», которую вел Эмиль Январев, мы смотрим всей семьей, а дед – так еще и повторы пересматривал: и не дай Бог мешать, громко дурачиться или лезть с какими-то своими детскими глупостями…
В нашей семье существовал еще один культ – «культ книги». Но не завернутой в жесткий целлофан и намертво вколоченной в полки (знавал я и таких «собирателей» книжных коллекций), а культ живой, доступной в руки, книги. Эта тяга к хорошей, как сейчас выражаются – «годной» – литературе, передалась Владимиру Юрьевичу от отца. Мне, тогда еще совсем пацану, казалось, что они соревнуются, у кого получилось достать книгу покруче.
Библиотеки у обоих, и правда, были огромные. Это сейчас собрание любимых произведений умещается на небольшой флешке, а их книжные коллекции занимали целые комнаты. Каждая встреча отца и сына, после традиционных посиделок за большим столом, заканчивалась… в библиотеке. Я же с детским любопытством крутился под ногами, вслушиваясь в странные фамилии: Цветаева, Пастернак, Гумилев, Ахматова… Они оба могли обсуждать что-то литературное часами, пока бабушка или дядина жена Катерина не обрывали эти дискуссии, мол, хватит, по домам пора.
А еще в нашей большой домашней библиотеке была «Володина полка». Дед, с увлеченностью настоящего коллекционера, бережно собирал на ней и поэтические сборники, начиная с «Азбуки музыки», и журналы типа «Радуга», «Юність», «Вітчизна» – с первыми публикациями сына, и переписанные от руки самиздатовские тетрадки, и толстые папки рукописей…
Вспомнилось, как однажды Владимир Юрьевич приехал к отцу. Долго о чем-то говорили, а засобиравшись домой, он на прощанье сказал что-то типа: «Не переживай. Пусть говорят, что хотят, а у меня все получится…»
Спустя годы, пересматривая эти кадры «кинохроники» воспоминаний вновь, понимаешь, что говорили они о работе в новой на то время газете – в «Вечерке».
Получилось. Он нам всем это доказал.
Александр Сайковский.
***
«ДОБРОЕ УТРО, ИРОЧКА…»
Утро. Восемь часов двадцать минут. Я прихожу в редакцию. Вдали виднеется свет, у шефа слегка приоткрыта дверь. Заглядываю в его кабинет и вдыхаю запах ароматного кофе. Шеф любил кофе. Несмотря на дивный аромат, мне было сложно понять его пристрастие к этому напитку, так как я предпочитаю чай. И я всегда удивлялась, когда шеф, иногда вскользь упоминая о своих утренних ритуалах, говорил, что утро он начинает с чашечки кофе и сигареты. На что я ему, как бы шутя, указывала, что надо читать «Вечерний Николаев», там же написано, что кофе и сигареты с утра, да еще и на голодный желудок, употреблять вредно. Он улыбался мне, а потом, как-будто слегка оправдываясь, говорил, что читал «Вечерку», но это уже его давняя традиция и искоренить её практически невозможно.
– Доброе утро, Владимир Юрьевич! – говорила я с улыбкой на лице.
– Доброе утро, Ирочка! – улыбался шеф, радуясь то ли тому, что я рано пришла (так как бывает это не очень часто), то ли, что он не один теперь в этой сумрачной редакции… Шеф любил, чтобы весь коллектив был на своих рабочих местах, когда в редакции кипит жизнь, по коридору цокают каблучки и шаркают каблуки. А на одном из восьмимартовских празднований он как-то сказал, что каждого из нас узнает по походке, по звуку шагов. После этих слов, каждый раз задерживаясь, а точнее, серьезно опаздывая, я пыталась, словно на цыпочках, пробраться в свой кабинет. Я всегда знала, что шеф ждет меня, что ругать он не будет, что первым делом спросит, все ли в порядке и скажет, чтобы я просто звонила, чтобы он не волновался. А я просто боялась потревожить его. Каждый день десятки писем, звонки читателей, знакомых, друзей, посетители со своими предложениями, просьбами и проблемами. Он с нетерпением ждал, когда все мы, как пчелы, слетимся в редакцию.
– У нас все хорошо? – игриво спрашиваю я. Как-будто иначе у нас (в редакции) и быть не может.
– У нас все хорошо, – слегка призадумавшись, отвечал шеф.
– А у Вас все хорошо, Владимир Юрьевич? – не отстаю я.
Шеф делает длинную паузу и как-будто перебирает все события, произошедшие с ним за последнее время, и уверенно так отвечает:
– У меня все хорошо.
Я, довольная ответом (хотя знаю, что вопросов и дел у шефа просто уйма), ухожу в свой кабинет. Так частенько мы начинали свой рабочий день…
Немного позже, в один из моих дней рождения, Владимир Юрьевич написал: «Ира, твоя улыбка по утрам в редакции – один из самых крепких якорей, которые привязывают меня к активной жизни! С днем рождения! Все еще впереди-:)))».
Как жаль, что теперь я не смогу услышать его: «Доброе утро, Ирочка»…
***
Когда планировался номер, Владимир Юрьевич звал в свой кабинет, и мы обсуждали почти каждый материал. Он советовался с нами, а мы с ним: какие фотографии подобрать к статьям, где лучше расположить их, в какой последовательности… Я часто задавала ему вопросы: каким был город в его юности, как выглядели улицы в то или иное время, что за человек, чью историю жизни мы хотим опубликовать в «Вечерке».
Я помню, как интересно Владимир Юрьевич рассказывал мне о моей малой Родине, о моем Намыве. Ведь он застал те времена, когда этого микрорайона еще не было в помине. А я, завороженная его рассказом, просто не могла поверить, что не было ничего: не только моего микрорайона, но и Лесков, «Надежды», стадиона… Пустырь, заросший бурьянами.
Шеф любил краеведческие материалы, интересные факты о городе, неординарных личностях. Казалось, сама жизнь старалась познакомить его с новыми необычными людьми, а история – с удивительными местами.
Как много ещё хотелось услышать, как много всего еще хотелось спросить… Ведь он для меня был не просто начальник, он был как отец, как наставник. Он другом мне был и учителем мудрым, с огромной душой и любящим сердцем.
Владимир Юрьевич, я точно знаю, что каждый раз, вспоминая Вас, я буду делать это с улыбкой на устах и с нежностью в сердце. А за слезы простите меня…
Ирина Голубченко.
***
ЗА ШТУРВАЛОМ ГАЗЕТНОГО КОРАБЛИКА
Нам всем казалось: этот человек будет с нами всегда. Хотя помню, был момент, когда он попросту устал. Устал от несправедливости тогдашних власть предержащих и решил оставить свой пост, оставить журналистику и продолжить служить исключительно Эвтерпе. «Вечерка» растерялась: тогда мы впервые представили жизнь без него, и она выглядела отнюдь не радужной. А потом наперебой принялись уговаривать повременить, приводя аргументы, которые каждый считал «железными». Неизвестно, сработал ли хоть один, или же редактор просто решил не рвать «с мясом»: четверть века за «штурвалом» нашего газетного кораблика – это более чем достаточный срок для того, чтобы прикипеть к нему душой. Впрочем, он во многом и сам был его душой. Ироничной, остроумной, доброй и мудрой. Эрудированной, как все тома Брокгауза и Ефрона вместе взятые.
Понятно, что жизнь ник
ого не щадит, и когда-нибудь наступили бы для нашего редактора иные времена, которые можно было бы посвятить семье, даче и своей музе – без ежедневной нервотрепки, связанной с процессом выпуска номера, без прокуренного кабинета и чуть ли не ежеминутно возникающих на его пороге сотрудников и посетителей с кучей вопросов и идей, которые требуют немедленного разрешения. Но – не сейчас, и не завтра, и не так, не так, не так…
На прощании с Владимиром Юрьевичем кто-то заметил: деревья умирают стоя. Он оставался стоять до последнего, не оставляя своего «мостика» и сопротивляясь тяжелой болезни. Не давая ей власти над собой. Но не в человеческих силах оказалось ее одолеть. Нам, «вечерковцам», остается только память, которая то и дело воскрешает любимые словечки шефа и его прячущуюся в бородке улыбку… А еще в голову приходят еженедельные планерки, где обсуждалось все на свете, начиная от свежих новостей, всяких политических «а вот вам – здрасьте!», новинок литературы и кино и заканчивая разбором «полетов» каждого, то по часовой стрелке, то против, а то и в выборочном порядке – «ноу хау» редактора.
Харуки Мураками в одной из своих книг заметил, что память согревает человека изнутри, и в то же время рвет его на части. К этому можно добавить (Владимир Юрьевич советовал не бояться литературных «авторитетов»): оторванные части «прирастают» снова, но по-иному, оставляя зияющие промежутки, которые уже не заполнить ничем и никогда.
Елена Кураса.
***
ОН БЫЛ ЖИЗНЕЛЮБ И РОМАНТИК
Двадцать пять лет рука об руку. За это время образовалась одна большая дружная семья – это наша редакция. Многие скажут, что такого не бывает. Просто у вас не было такого руководителя, как наш Владимир Юрьевич. Он знал по имени всех членов семей своих сотрудников. Где учатся, чем живут наши дети и даже внуки.
За эти годы мы сумели создать узнаваемую редакцию, побывать в интересных местах нашей и соседних областей. А еще мы часами могли слушать рассказы шефа после возвращения из очередной заграничной поездки. Его эрудиция и феноменальная память воспроизводили все в красках и подробностях. Об этом знают наши постоянные читатели. Вы тоже побывали вместе с ним в Англии и Турции, на Занзибаре и Мальте.
Наша редакция часто превращалась в выставочный зал. В кабинете редактора размещались картины наших художников. Он очень хорошо разбирался в искусстве, и ему хотелось и нас приобщить к прекрасному.
Трудно говорить о редакторе в прошедшем времени – он был большой жизнелюб и романтик. Хочется, чтобы для всех николаевцев наш дорогой и родной Владимир Юрьевич остался в памяти живым.
Людмила Осипишина.
***
МЫ МЕЧТАЛИ О БУДУЩЕМ
Смерть человека – всегда потрясение. В случае с Владимиром Юрьевичем – это большое, страшное, жуткое потрясение. Потрясение лично для меня, для всего коллектива «Вечерки», для города Николаева.
Ведь еще совсем недавно мы строили с ним большие планы на будущее: обсуждали грядущее в сентябре 29-летие нашей газеты, культурную поездку для коллектива, приуроченную этому событию… вели разговор об улучшении, насыщении нашего обновленного сайта, о возвращении газеты в нормальное русло после внеочередных выборов… Но смерть-злодейка жестоко оборвала эти планы. Она распорядилась совсем по-другому.
Около двух месяцев назад, после похорон Дмитра Креминя, мы бродили с редактором по центральной аллее городского кладбища. Подошли к могилам бывшего мэра и лучшего друга «Вечерки» Владимира Чайки, Эмиля Январева. Постояли, покурили, попрощались. Мистика.
Осиротела я, осиротела «Вечерка». Простите нас за все, Владимир Юрьевич…
Светлана Радулова.
***
МЫСЛИ С АРОМАТОМ КОФЕ
«Что случилось в городе? – спросила у меня цветочница во вторник, – С самого утра люди идут и идут за траурными букетами? Такое впечатление, что уже полгорода здесь побывало…».
«Горожане провожают Владимира Пучкова», – ответил ей и удивился, увидев непонимание в ее глазах, и услышал вопрос: «А кто это?». И я удивился. Казалось бы, нет в Николаеве человека, который так или иначе не был бы знаком с Владимиром Юрьевичем: одним он был известен, как журналист и редактор городской газеты, другим – как экс-депутат городского совета, третьим – как «Король поэтов». Однако, как рассказать человеку, не знакомому с ним, о Личности такого масштаба, каким был наш шеф?
Когда я пришел в редакцию «Вечерки» впервые, был удивлен здешней атмосферой, построенной на, казалось бы, несочетаемых вещах. Противоречивый дух свободы, витающий в кабинетах корреспондентов, деловая сосредоточенность в бухгалтерии и рекламном отделе, легкая ирония и «дух машины», сопровождающие верстальщиков. И надо всем этим – островком незыблемого спокойствия, связующим воедино всю нашу редакционную семью, – кабинет главного редактора с его чуть уловимым ароматом кофе и более отчетливым – сигарет.
Признаюсь честно, поначалу Пучков показался мне предельно строгим руководителем. Написанную после моего первого «выхода в поле» заметку он раскритиковал в пух и прах, сопровождая все это едкими комментариями. Теперь я понимаю, что каждое сказанное им тогда слово служило определенной цели – воспитанию моего «внутреннего журналиста». И, более того, каждая наша последующая беседа – в рабочей ли, в неформальной обстановке – несла в себе этот положительный заряд.
Владимир Юрьевич любил этот город и его жителей, и этой любовью – и иногда доброй порцией иронии – был наполнен каждый номер «Вечерки». И я могу сказать, что горжусь тем, что мне довелось поработать под руководством Владимира Юрьевича – и сожалею, что так недолго.
Александр Шенкевич.
ПРИГЛАШАЕМ В 2010 ГОД
В «Вечернем Николаеве» практически с первых дней существования газеты родилась традиция издавать для коллег-юбиляров внутрисемейные «капустные» газетки, где собратья по перу, а также все желающие друзья-горожане дарят виновнику торжества свои поздравления. Мы решили обратиться к одной из таких, лежащих в архиве «Вечерки», газеток. В ней – не парадные фразы, а – как на ладони – искренняя любовь и уважение николаевцев к нашему редактору. Благодаря совместному творчеству и энтузиазму журналистско-поэтической братии, в «спецвыпуске», изданном в 2010 году – к 60-летнему юбилею Владимира Пучкова, получился выразительный и красноречивый его портрет.
От Дома Бахтовых
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ГОСПОДИН ПОЭТ, ИЛИ ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КАМЫШОВУЮ ХИЖИНУ
Квартирные выставки (Андрей Антонюк пытался привить эту традицию в Николаеве и однажды устроил выставку своих акварелей в нашем подвале-мастерской), философические вечера на кухне (у Лени Белоконя, Эмиля Январева, Юры Скибы, Валеры Гросмана), пикники на дачах и самоупийство в мастерских художников (как непременное свидетельство непризнанного таланта) – таковы приметы романтического андеграунда 70-х… того самого микроскопического культурного слоя на силосной яме подгнивающего изнутри коммунизма с его КГБистской заботой о культуре. Из этого культурного слоя и выросло свободное поколение, о котором не заботится никто.
Эта последняя волна «оттепели» слегка омыла нас, но не увлекла обратно в пучины моря. Скорее, стала полусладким глотком свободы, и мы совершили бегство на свой Таити – Кинбурнскую косу, где и построили Камышовую хижину. Там мы и прожили мифопоэтический период своего творчества.
Порог этой хижины однажды перешагнул нынешний Король Поэтов, известный нам в то время больше как журналист. Вечерний чай, прогулки по отмелям косы, браконьерские сети, беседы о «пустом», наблюдения процесса создания офорта и прочие банальности времяпровождения отдыхающих стали удивительно плодотворной работой обновленного Поэта. Родились строки «на стыке моря и лимана»… «тугое тулово косы»… «игра иглы и скользкой глади»… «я куплю камышовую хижину» и т.д.
И стала понятна разница между пулеметом и снайперской винтовкой. Журналистам к лицу менять первое оружие на второе, тогда из них рождаются поэты.
КАМЫШОВАЯ ХИЖИНА
Где бетонной струбциной зажата живая река –
Городская трава, как солдат, под нулевку острижена…
Понимаю: прогресс. Одобряю прогресс. Но пока –
Хоть на пару деньков мне нужна камышовая хижина.
Голубые горелки экранов в домах зажжены.
В подсознанье свистит отработанный пар тишины.
Занавешены уши, и топкие кресла насижены,
и, колеблясь, манят миражи – камышовые хижины.
Там природа со мной, человеком, в полдневном ладу:
солнце стало песком, и графитная тень обездвижена…
Серебристую ветку маслины от глаз отведу –
и вздохну: слава богу, жива камышовая хижина!
Владимир Пучков (фрагменты стиха).
***
Я ЛЮБЛЮ ВЫПИТЬ С НИМ ЧАШЕЧКУ КОФЕ
…Обратите внимание, даже в анекдотиках «Про Вовочку» наш юный герой – самый находчивый, умный и остроумный. С детской непосредственностью он может поставить в тупик даже авторитетную Марью Ивановну, любимую учительницу. А уж об одноклассниках и прочих и говорить не приходится. А все почему? Потому что он – Вовочка…
А если серьезно, то я рад, что нашу городскую газету «Вечерний Николаев» возглавляет именно Владимир (мой тезка) – Владимир Юрьевич Пучков. Это тонкой души человек, умный, деликатный, объективный и справедливый редактор. Я знаю, что на него всегда можно положиться в нашей совместной работе. Он ведет свою газету, лавируя между рифами политических и житейских неурядиц, чувствует время, умеет найти ту золотую середину в проблемных ситуациях, которую иногда перепрыгивают другие журналисты в погоне за сенсацией.
Владимир Юрьевич умеет увидеть главное, сформулировать четко мысль, которая еще только витает в воздухе. Потому что он – профессионал, замечательный журналист и поэт. Для него главное – профессиональное достоинство, которое он умеет соблюдать в любых ситуациях. Он умеет повести за собой редакционный творческий, почти полностью женский, коллектив, а это, согласитесь, очень непросто. И, тем не менее, находит же ключик к каждой своей сотруднице. Атмосфера доверия и мирного сосуществования, созданная им в редакции, отражается на содержании газеты. «Вечерка» – всегда на высоте.
Мне, как мэру, работается с ним легко. Я знаю, что нашу «Вечерку» любят в городе за ее актуальность, глубину, оперативность. Я тоже ее люблю. И не только по утрам открывать газету и видеть отражение нашей городской жизни, что во многом помогает мне в оценках действительности.
Иногда у меня – как городского головы – бывают очень «жаркие» денечки – наваливается масса проблем, звонков, посетителей. Тогда я чувствую: могу сорваться, не выдержать. И тут меня снова спасает «Вечерка». Я бросаю все и спускаюсь на второй этаж нашего здания горисполкома, прямо к Владимиру Юрьевичу Пучкову. Он всегда угостит меня чашечкой кофе и ни о чем не спрашивает. Мы говорим о каких-то пустяках, иногда шутим. Всего 15 минут – и я снова готов работать и «сражаться». Он меня просто заряжает положительной энергией, возвращает спокойствие души своим тихим и мирным тоном. И понимает, как никто другой. Как Владимир – Владимира.
Владимир Чайка, мэр Николаева.
***
Дмитро Кремінь
СКЛЯНА ДЗВІНИЦЯ
Володимиру Пучкову –
на 60-е п’ятнадцятиберезілля
Концерт – на п’ять, і музика – на п’ять,
А партитура літ – concerto grosso…
Це знов скляні підківки продзвенять
У кінній школі, де не сходить просо,
А витоптаний конями пустир –
Не той, де еспарцет і копаниця.
…Зійди з коня.
Ти нині командир.
А твій об’єкт – на обрії дзвіниця.
Стачало нам кривавого вина
Для воїнства, і це була річниця –
А та дзвіниця, кажуть, не скляна.
А та дзвіниця, кажуть, кам’яна.
Чому ж у вітражах ота дзвіниця?
Комеску, Володимире Пучков,
Уже не архаїчним кулеметом,
А смертю до геномів, до основ
Блищить небесний дзвін понад поетом.
І Матір Божа в притворі одна,
Вона – у храмі, та зайшла б у хату.
А та дзвіниця?
Кажуть, що скляна,
Все б’є у дзвін на весну шістдесяту.
Невже так швидко молодість пройшла,
Невже вона не вернеться ніколи
Туди, де знов часи добра і зла,
Де хлопчик із варварівської школи
Над тінню поетичних самовбивств
Із вічним білим аркушем на парті.
А ти кричиш натхненно «браво» й «біс»
Ув опернім Одеському театрі.
Коли в обличчі тільки сивина
І ще жива найкраща в світі мама,
Тоді з тобою музика одна,
Правічна, мов дзвіниця, та скляна,
І чорна, ніби оркестрова яма.
І з кадрика виходить пароплав
І на ріці гуде несамовито…
Вже ти скляну дзвіницю відшукав.
О, шістдесяте піонерське літо!
Привіт, Володю!
Може, це мана,
Що мрій і снів видінням припливає.
І доля, ніби вежа та скляна,
Дзвіниця – б’є, себе ж і розбиває.
Це все поет. А суджено йому
Писати книги і вести газету,
Та нести, ніби Данко, у пітьму
Гаряче серце, – суджено поету.
Хвала Пучкову! Полум’я і лід
Він покорив і в строфи взяв жертовні,
Аби із юних, щоб із зрілих літ
Кувались стріли, а не дулі в вовні.
Живи й твори! Нам вистачить дилем
І злітних піль нам вистачить для злетів.
Довкола стільки голих королів,
А ти – один, і ти – король поетів!
І Пушкіна замріяне чоло
Над манускриптом дальнього нащадка,
Де стільки літ пропалено було,
Де пістолет дуельний і печатка,
І слід кривавий у снігу, і слід –
Ізнову пригадати Чорну річку,
Де вже дзвіниця, полум’я і лід,
Й натхнення ще не перейшло у звичку.
Хай шістдесята славиться весна
Поета, журналіста, лавреата.
Нехай дзвіниця вічності скляна
Тріумфи б’є, й гряде велика дата.
Ще рано нам прощатись. Друг і брат,
Мені ти будеш – мов ясна зірниця.
Пучкову – браво, слава, біс, віват!
…О не змовкай повік, скляна дзвіниця!
Березень 2010 р.
***
МИКРО-ОДА
от поэтического народа –
Королю и Юбиляру года,
написанная воопче
в эпистолярном ключе
О, повелитель миров велемудрый Владимир!
Ты, коронованный ныне Король средь поэтов!
Ты издавался в «Карнаухе» или в «Гудыме»,
И – как сквозь сито – сквозь сети прошел Интернета!
Славься же мощью своей поэтической речи!
Тем, что газету к себе приковал, как подкову,
тем, что взвалил эту ношу на хрупкие плечи…
Славься, мой милый!
Целую.
Твоя Голубкова.
***
Татьяна Фурсова
О КОРОНОВАНИИ В. ПУЧКОВА
Не острОтою дежурной,
Не частушкой, не куплетом –
Наш «салон литературный»
Так короновал поэта:
Там внимали фолианты
И теснились манускрипты,
В пенных кружевах Брабанта
Там солировала скрипка. (2010 год).
НА СМЕРТЬ ПОЭТА
В душе морзянки зуммер
Перекрывает боль.
Король поэтов умер…
Да здравствует Король!
27 июля 2019 года.
***
ПО ВОЛНАМ НАШЕЙ ПАМЯТИ
Владимиру Юрьевичу Пучкову – шестьдесят. Не думаю, что эта новость кого-то удивит. Пытаясь, подобно Марселю Прусту, бродить закоулками памяти в поисках утраченного времени – по направлению к Пучкову, я повсюду обнаруживаю Владимира Юрьевича, в общем-то, пожилым, очень солидным человеком, который не позволит себе ни лишнего жеста, ни лишнего слова. Ну, разве что в совсем уж экстремальных ситуациях, которые (увы!) бывали с нами, и даже с Владимиром Юрьевичем, в шестидесятых годах минулого столетия…
Вот он идет солидной неспешной проходкой по обветшалым академическим коридорам филфака пединститута, мимо развешанных портретов классиков великой русской литературы. И нам, первокурсникам, шепчу: это поэт Владимир Пучков. Вот стоит на факультетском крыльце, курит и о чем-то спорит с Сашей Приходько. Приходько при этом горячится, что-то доказывает, Пучков остается невозмутимым.
А вот аудитория в новом корпусе. Выступает Владимир Пучков с научным докладом. Что-то о философских аспектах романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Чертовски (в буквальном смысле) интересно, ново. Как это – «Я часть силы той, что, творя зло, творит добро!»? А где же классовый подход в литературе, где же принципы социалистического реализма? И вообще, что за странный выбор темы? Только отшумели польские события, ректор собирал и говорил: вы что, Варшавы захотели?!
А вот уже семидесятые, Крымка. Зав. отделом агитации и пропаганды обкома комсомола Владимир Пучков – автор сценария и организатор традиционных торжеств, посвященных героям «Партизанской искры». Возбужденные комсомольские делегации бродят всю ночь в поисках приключений и ночлега по Катеринковскому лесу, впрочем, под бдительным оком Галины Михайловны Тазарачевой – первого секретаря обкома комсомола. Пучков не бродит. У него персональная палатка и груз ответственности. Нехорошо, конечно, Володя, что ты пытался меня сагитировать на это номенклатурное поприще, но – спасибо, что ты же и отговорил…
Широколановский полигон. «Скачки». Капитан запаса Владимир Пучков, замредактора «Южной правды», даже в военной форме выглядит не слишком воинственно. Он поглощает убийственное количество кофе и чая. Но хоть и говорят пушки – его муза не молчит. Он пишет.
Восьмидесятые. Киев, общежитие ВПШ на Нестеровском. Мы сидим в нашей с Юрием Демченко комнате и поем под гитару вместе с Катей и Володей его песню «Старый новый год». Где они, те старые киевские дворы, тот пол, усыпанный елочными иголками?.. Грустно. Но и светло.
…За дружбу не благодарят. Спасибо за стихи, без которых и Николаев – не Николаев, за газету. Стой и дальше на штурманском мостике корабля «Вечерний Николаев». И пусть дальнему дыму отечества не дает застояться ваш крестатый Андреевский флаг!
Александр Митрофанов, экс-директор Николаевской облтелерадиокомпании.
***
ТЫ ПРОПИСАН В ВЕЧНОСТИ НАСТОЯЩЕЙ ЛИТЕРАТУРЫ
На заре наших лучших времен, по воле отдела писем газеты «Комсомольское знамя» (она же – приснопамятная «Коза»), мне передали конверт из Николаева – со стихами, напечатанными мелким, отличным от стандарных «ундервудов» шрифтом. Я понятия не имел тогда, какой ты есть, Владимир Юрьевич, в своей физической оболочке. Но в бурном потоке продукции самопальных гениев, захлестывавшей отдел литературы, разглядеть мастера было нетрудно.
Я увидел поэта, умеющего в стихотворном романсе не сорваться в слащавость, а, говоря о серьезных вещах, избежать патетики. Это вроде как – прописи, но и сейчас, когда свобода творчества подобна купеческому загулу, а все понимают всё, – по-настоящему получается только у избранных. У тебя, маэстро Пучков, получалось. Слова, казалось, сами собой соединялись в музыку, являя человека сильного и щедрого. И, как мне померещилось, очень одинокого. Впрочем, в этом последнем я ошибался – друзей у тебя оказалось море и еще пара лиманов в придачу.
А потом мы встретились, и, как пишут некоторые особо талантливые писатели, поняли, что знали другу друга всегда. С тех пор прошло немало лет, но, сколько бы ни носило меня по свету, твои стихи никогда не предавали, поддерживая мою безбилетную душу «на грани счастья и неволи – на стыке моря и лимана»…
Воистину дару поэта Владимира Пучкова время не помешало, а помогло. Твои стихи получили выдержку в дубовой бочке «малой родины» тогда, когда многие орденоносные вина продерьмились. А то, что со временем в твои строки примешалась полынь… Что ж, этот горький и чистый степной сбор, этот натянувшийся травяной чай, заговоренный твоим фирменным семантическим распевом, еще сильнее отогревает, обволакивает сердце и туманит глаза…
Все остальное неважно – сколько лет исполнилось, какие почетные звания или премии ты получил и еще получишь. Ты уже прописан в той вечности, которая не вызывает сомнений ни у истово верующих, ни у атеистов, – в вечности настоящей литературы. «Проповедников навалом, исповедники исчезли»? Нет, последние еще, слава Богу, имеются в наличии.
Юрий Мезенко, поэт, переводчик.
***
ПЛАЧ ПО КАЗАЦКИМ ЛЮЛЬКАМ
Юрию Мезенко
Ночью шторм лютовал – утром блики гуляют, как тюльки.
На зализанной отмели дремлют казацкие люльки.
Их лиман отдает после каждого шторма как плату,
их придонные струи выносят под каждую хату –
носогрейная глина, черепье, пустышки, бирюльки…
Я иду по воде, собираю казацкие люльки.
По сыпучей лагуне, по дну, что пружинит, как сито,
по жаровне шипучей, в которую влаги налито,
по Кинбурнской косе, по её мелководному краю –
после шторма обломки погасших веков собираю.
Слепки вздохов глубинных, чудные сопелки-кривульки –
на лоснящейся отмели млеют казацкие люльки.
Сколько было по свету сражений, и сечей, и рубок –
тут осело оно, перемётное кладбище трубок.
Может, выше: в излучинах Буга, Днепра да Ингула –
дым прокуренных лёгких воронка столетий втянула?
Водяной мертвовод, чье туннельное вёрткое тело
сквозь эпохи прошло – вырываясь из рук, просвистело!..
Омут штопорной тяги. Бегущий виток мясорубки:
раз! – и нет никого. Только ил набивается в трубки.
Нескончаемый брод… Примеряю на ощупь следы,
из которых растут родники преисподней воды.
Где ты, время взрывное? Твой выброс песками притушен.
Мёртвой зыбью стоит безголосый эоловый вой…
Лишь торчат чубуки – перископы, свистульки отдушин,
и прилив набухает над кромкою береговой.
Владимир Пучков.
***
В. ПУЧКОВ. ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО
***
Если я убегу – ты не плачь, дорогая, не злись
И тепло моих рук на чужое тепло не меняй.
Это значит – остался на ветке несорванный лист,
Золотая труба позвала по тревоге меня.
Если я убегу – не зови и покоя не жди,
Убегающим рельсам тихонько рукою маши.
Если я убегу – это значит: дожди и дожди,
И дорожная пыль под колеса ревущих машин.
Это значит – бессонницы, тягостный дым сигарет.
Будто перед грозой собирается в горле комок.
Если я не вернусь, это значит – меня уже нет.
Ты закроешь глаза. Ты поймешь! Я иначе не мог.
1966 год.