Продолжаем знакомить читателей с отрывками из готовящейся к печати книги молодого автора Андрея Воробца. Сегодня — очередная часть его воспоминаний.
(Продолжение. Начало в предыдущих номерах «ВН»)
Слышно, что где-то в темноте ревут моторы и кричат люди… Но ночью эхо сильнее, потому кажется, что это крики, а не громкие голоса. Тут начали заводиться ещё моторы, голоса добавились и усилились вопреки приказу создать тишину. Позже выяснилось, что это догнали нас остатки пограничников и началась паника, что-то типа: «Нас сейчас накроют! Всем хана! Возвращаемся обратно, ищем другую переправу…»
Подняли такой шум, что стали слышны моторы и крики солдат по всей округе: на приказ не шуметь и прекратить панику люди совершенно не реагировали.
Лежали мы спокойно и тихо, но откуда-то начала нарастать тревога, а на душе стало как-то неспокойно.
И вот тут начался самый страшный период моей службы. Даже за последующих полгода службы в разведке (вместе с Донецким аэропортом), такого страха не было.
Короче говоря, «сепары» нас услышали, их позиции оказались рядом. И началось! Поначалу – пару залпов из миномётов (пристрелочные), потом ещё и ещё.
…Есть, попадание в одну из машин. Выход «града»: слышен был характерный шуршащий звук, а потом – разрывы снарядов…
Лежим мы поперёк рва, но понимаем, что голова и ноги теперь в опасности. Виталик скомандовал: «Лечь вдоль!» – так мы оказались ниже уровня земли.
Снаряды ложились метрах в пятистах от нас. Автомат в руках, мы – лицами вниз, каска налезла на лоб так, что козырёк упёрся в землю – ничего не видно, только чувствую, как земля содрогается. Звуки разрывов такие сильные, что кажется, будто снаряд разрывается в двух-трёх метрах.
Мне стало интересно, так это или нет. Нет, разрывы действительно были на дальности около пятисот метров. Глазной дальномер уже опытный, дальность определять научился.
Лежу, а у меня от страха – дрожь по всему телу. Виталик лежал так, что его нога касалась моего плеча, он тоже дрожит. От этого моя дрожь ещё сильнее, ещё хуже, ещё сильнее страх. Осколки могут залететь к нам и кого-то ранить ниже спины, на спине – броня, за спину и голову не страшно.
Я приподнял каску, а в месте приземления снарядов стоит такое зарево, будто солнце из-под земли встаёт, переливы яркими цветами: белый, жёлтый, красный. Красиво очень, описать такую красоту сложно, но эта красота – смертоносна и вызывает животный ужас, будто все мы в одно мгновение оказались в… аду – вот он какой на самом деле, не просто страшный, он вызывает ужас и оцепенение.
Я сжал свой автомат с такой силой, что мог бы сломать его. Виталю трясёт, и меня трясёт ещё сильнее. Стало чуть легче, когда Виталик отодвинулся: осталась только моя дрожь, только мой страх. Автомат прижимаю к себе и сжимаю его левой рукой так сильно, что моя рука побелела: от этого становилось немного легче.
Так мы пролежали целую вечность, по крайней мере, так нам казалось.
Рядом стояла машина.
– Чья машина? – спросил «Молния».
– Моя, – ответили из темноты.
– Что в ней?
– ПТУРы, – ответил голос из темноты.
– Убирай срочно её отсюда!
Тень бойца медленно поднялась и пошла к машине.
– Быстрее! – закричал «Молния».
Тень всё так же медленно подошла к машине, не спеша отогнала её. «Молния» скомандовал – окапываемся. Начали копать, чем попало, скорее тем, что было. Лопаты в БТРе, бегать опасно. Копаем штык-ножами и руками выгребаем землю, получается медленно. Снова залп, снова страх и дрожь, но уже чуть меньше, наверное, начали привыкать. Затишье, копаем снова, «Манюня» достал ложку, начал рыть ею – фигня получается.
Залп повторился, затих ненадолго. Азаренко кричит: «Давай прикладом рой». О, немного быстрее пошло, но нас постоянно отвлекают от рытья залпы, работа идёт медленно, но потихоньку углубляемся. Очередное затишье.
– Касками, давай касками! – закричал Азаренко.
Дело пошло веселее, но всё равно это не лопата. С попеременным успехом врылись в землю.
По рации «Матрос» передал:
– Всем лежать, никуда не выдвигаться!
Немного подняв голову, я увидел, что некоторые наши машины горят, они стояли дальше, на безопасном для нас расстоянии. По переговорам по рации мы узнали, что есть 200-е и 300-е.
«Матрос» и «Галактика» нашли переправу. Когда всё затихло, дали команду строить быстро колонну, подбирать своих и выдвигаться. Начали движение, подбирали по дороге всех, в БТР набилось очень много народу, а на броне, наверно, ещё больше – не знаю, я не видел.
– Пацаны, не блокируйте мне башню, оставьте её свободной! – кричал я бойцам.
К нам в броню прыгнул пограничник:
– Парни, у меня сегодня день рождения!
– Так это в твою честь фейерверки?!
– Ну да, это меня поздравляют!
Вот поэтому я перестал любить праздники, шумные они очень. Так мы ехали и подбирали всех, кто попадался по дороге. Сколько сидело на броне, я не видел, но судя по крикам – до хрена.
Начинало светать. Колонна подошла к очередной переправе. Небольшая речушка, можно даже сказать ручей, вот только глубокий. Мостом служила большая железобетонная плита. Перед этой плитой вырыт глубокий котлован – это сделали «сепары». К плите не подъехать. Способ переправиться нашли, воспользовались секцией моста. Пока всё это организовывалось, мы отдыхали.
И вот начали переправлять технику, новая переправа оказалась немного в стороне от плиты и узкая, проходит только одна машина. Виталю поставили на переправу проводить машины, на противоположной стороне встречал другой офицер.
Стало светать, колонна большая, переправа займёт не то что пару часов, а гораздо больше. Ну, делать нечего, ждём. Наш экипаж будет идти замыкающим. Залегли мы в посадке, которая росла вдоль ручья. Полдня уже прошло, а машин ещё много. Слышим характерный, до боли знакомый свист миномёта, разрыв – ещё и ещё.
– Окопаться! – крикнул сержант.
На этот раз у каждого была при себе сапёрная лопатка. Бьют по посадке, пытаются нащупать колонну.
В посадке оставаться опасно, уже по опыту знаем. Колонна почти вся прошла, Виталик дал команду, чтобы перегнали наш БТР и самим рядом окопаться. Так и сделали, но от переправы далеко не отъезжали. Виталик продолжал проводить машины.
«Молния» и ещё кто-то из офицеров подошли к нам:
– Пацаны, пошли поищем укрытие.
Нашли три ямы. Мне почему-то показалось, что это воронки ещё со Второй мировой. Прогулялись, осмотрелись, распределились таким образом: два офицера – в одну воронку, пару человек из экипажа – в другую, я с Колюней – в третью.
Залп услышали сами, закричали: «В укрытие!».
Снова начался ад. Калибр снарядов довольно-таки крупный и ложится именно по этому квадрату. Коля первым побежал в наше новое укрытие (воронку):
– Андрюха, за мной!
Я побежал за ним. Коля лёг на самое дно, скрутился калачиком, лицом вниз, я немного выше, лицом вверх. Любопытство все-таки великая сила. Снаряды разрываются очень близко, слышно, как они летят. Звук, смешанный свист с гулом, чем-то напоминает гудение турбин самолёта. После этого – страшный сильный взрыв. Сколько прилетело снарядов – сбился со счёту, а они, кладут и кладут.
Очередной снаряд, разрыв и тишина, хотел было поднять голову и посмотреть, что да как там. Ан нет, на меня начали сыпаться ветки мелкие, при этом звук шел, похожий на детский игрушечный вертолетик. Возле моего автомата, который лежал рядом, упал металлический осколок. По форме он был, как лопасти вертолёта, только с заточенными рваными краями, длиной около пятнадцати сантиметров. Этот осколок прилетел, по ощущениям, секунд через тридцать после взрыва снаряда. Так я понял, что сразу после взрыва надо ещё полежать немного, пусть осколки улягутся.
Я посмотрел на водителя Колюню. Наши взгляды встретились, он тоже наблюдал эту картину.
Знал я Колюню как храброго, сильного спецназовца, а сейчас его взгляд был, как у маленького испуганного ребёнка. Ничего не понимает, задаёт немой вопрос: «Когда это пекло закончится, как нам выжить, как вернуться живыми домой?» У меня, скорее всего, был такой же взгляд.
Эту ситуацию мы никогда потом не обсуждали, не хотелось. Вспоминали всё: все смешные и трагические происшествия, но не эту, никогда, осколок вспоминали – и всё.
К нам в яму влетел Вовчик:
– У вас тут яма побольше. Я был с «Молнией» в яме, так она меньше.
Немного полежав, Вовчик говорит:
– Побежали к БТРу поближе.
– Нет, сиди, не высовывайся, нас позовут, – ответил Коля.
Обстрел продолжался. Вова услышал призыв Виталика.
– Погнали, уходим, Виталя зовёт.
Мы побежали, все уже были возле машины, один я отставал. Бежать быстрее тяжело, одышка сильная, сказывалась усталость организма.
– Андрюша, давай, быстрее!
С трудом добежал, залез с горем пополам в БТР.
– Коля, газу, газу, давай отсюда.
Выехали последними, за нами уже никого не было. Куда ехать – хрен его знает: ехали следом за остальными, но в какой-то момент колонну потеряли из виду. Едем прямо, даже не едем, несёмся полями напрямую. Обстрел не прекращается. Снаряды ложатся рядом, метрах в пятидесяти от нас, это самый ближний, остальные вокруг нас от трехсот до ста метров.
В прицел видел брошенные подбитые БТРы – это указывало на то, что мы на правильном пути. Вова смотрел в тримплексы, видел всю эту картину, как по нам долбят из миномётов.
– Коля, давай быстрее, Колюня, давай!
– Да не давите на меня, я и так сотню иду! – закричал Колюня.
В этой ситуации нам оставалось только уповать на милость Всевышнего, чтобы не было прямого попадания. Так мы обогнали всю колонну и приехали первыми в населённый пункт – место нашего сбора. Когда въехали в село, встретили 30-ю бригаду. БМП сновали по полям и улицам, как мыши полевые.
Село после зачистки, как после бомбёжки: многие дома разрушены, некоторые горели. Всё в дыму, некогда чистые дворики с цветами, красивыми заборами, дорогими машинами стали изуродованными, машины горят или, уже обгорев, превратились в груду чёрного металлолома. Заборы и оградки снесены, окна выбиты, многие крыши домов пробиты или снесены полностью. Местами валяются вырванные ворота, пробитые осколками и пулями разного калибра.
По селу бродят солдаты, ходит военная техника. Как оказалось, наш экипаж прибыл в числе первых, несмотря на то, что выезжали последними. Через час-два колонна начала собираться.
Пока ждали остальных – курили и слушали истории других, как кто пережил выход. Было много всяких рассказов, но один мне наиболее запомнился.
В тот момент, когда мы лежали в канаве, после обстрела начали выстраивать колонну, подбирали всех. Многие бойцы сидели на броне. На один из танков набилось столько, что бойцам приходилось сидеть или висеть на стволе. Танк сильно подпрыгнул во время движения, один из хлопцев не удержался и упал прямо под гусеницы. Танк ему переехал обе ноги. Остановились и забрали парня на броню. «Буторфанол колите ему!». Влупили сразу три шприца. Раненый орёт. Влупили ещё два обезболивающих. Боль не утихает.
«Пацаны, убейте меня, я больше не могу, пристрелите меня!» – умолял он всех. Танк остановился. Поднялся один из офицеров, достал свой ПМ. «Прости меня, сынок…» Прозвучал выстрел, страдания бойца закончились.
В мире происходит много споров по поводу, нужно ли помочь человеку умереть в момент адских мук или пусть мучается? Философы, священники или другие мыслители, попробуйте посмотреть в глаза этому парню, понимая, что шестой шприц всё равно остановит его сердце минут через пятнадцать. Рассказчик, который нам это поведал, всё время смотрел в одну точку и дрожащими руками курил сигарету за сигаретой. Пусть этого офицера судит Бог, не люди. Нет прав у нас осуждать или оправдывать, не дано нам такое.
Понемногу колонна собиралась, её выстроили, и мы поехали дальше. Двигались быстро, внимание обострено, но на душе уже спокойнее – мы едем домой.
Шли по мирной территории. К ночи заехали на территорию какой-то воинской части. Утром стало ясно, что это аэродром. Было около двух-трех часов ночи.
– Отбой всем, – скомандовал «Енот».
Я достал свой коврик и спальник, нашёл место на траве, залез в него, посмотрел на небо. А небо такое звёздное, чистое, мирное. Лежу и понимаю, что больше команды: «Виола», «Виола», залп, всем в укрытие» – не будет. «Осадков», «градов» тоже больше не будет — вокруг тихо, спокойно, мирно. Всё… войны больше нет. В этом коротком слове ВСЁ, оказывается, такой глубокий и приятный смысл, это слово настолько ёмкое и глубокое, как Тихий океан. Впервые в жизни я почувствовал состояние МИРА и ПОКОЯ всем телом и душой.
Утром нам привезли воду в цистернах. Смогли умыться, переодеться в чистое. После обеда, перекусив остатками сухпайков, пошли на общее построение. Перед нами стояло несколько офицеров, одним из них был замкомбрига.
– Поздравляю вас с выходом, с мирным небом над головой, мы все за четыре часа сна выспались, как за сутки, когда спали, понимали, что «осадков» больше не будет, поздравляю вас!
Из строя кто-то крикнул:
– Не х…р нас поздравлять, лучше скажи, где ты был, когда мы выходили?
– Это кто такой храбрый умничает из-за спины товарищей, может, выйдешь?
– Да, я выйду и скажу тебе в глаза. Где ты был?
– Я руководил выходом, координировал действия, – ответил замкомбрига.
– Сидя в подвале в селе в то время, когда нам п…лей давали?! – продолжал возмущённо кричать боец.
«Майк», стоявший рядом с замкомбрига, понял, что это добром не кончится, и решил вмешаться:
– Боец, стать в строй. Я понимаю, мы все устали, все на нервах, но у нас сейчас одна задача – вернуться домой. Строим колонну и выдвигаемся!
(Окончание следует).