Родина оптом, так сказать,
отнята и подарена,-
и на земле татарской
ни одного татарина…
Борис Чичибаба
После войны с фашистами несколько повторяющихся сновидений чаще всего теребили память летчика Амет-Хана Султана. Чуткая Фаина по движениям мужа научилась улавливать, что его будит во сне. Она привыкла к обостренному восприятию Аметом всего происходящего в жизни. Даже и в сновидениях. Вообще, знала Фаина, в характере мужа, манере его поведения уживается несовместимое. Застенчивая, почти детская робость на земле, если дело касается каких-то личных интересов… И беспредельная храбрость в кабине своего самолета или при необходимости защищать друзей, родственников, женщин и детей. Это проявилось с первых дней их знакомства. Тогда, летом 1944 года, авиационный полк истребителей, в котором воевал Амет, перебросили в Подмосковье для пополнения и освоения новых самолетов «Ла-7».
В конце июля все небо на несколько дней затянуло густым одеялом низких туч. Из-за нелетной погоды в части Амета собрались провести небольшой сабантуй, и он решил впервые представить товарищам по небу Фаину, с которой недавно начал встречаться. Происшедшее в дальнейшем не раз и всплывает в сонном сознании летчика:
Они вошли, когда многие были уже хорошо «подогреты». Начальник штаба предложил тост за знакомство и удачный выбор боевого комэска. Механик, недавно прибывший в часть, решил пошутить:
– У восточных народов, – сказал он, – есть правило… Чтобы разобраться во вкусе баранины – нужно ее попробовать…
Не поняв причину наступившей тишины, добавил:
– Желательно даже не один раз…
Проходивший мимо него Амет молча – как говорят летчики, из виража – огрел остряка в подбородок. Коротко пояснил:
– Моё алаверды от восточного народа…
Сегодня во время сна муж попал кулаком в стенку. Проснувшаяся Фаина все поняла, обняла Амета, благодарно поцеловала его:
– Защитник ты мой…
В мирное время, как и большинство сверстников в пионерском и комсомольском возрасте, Амет-Хан Султан с гордостью распевал «Широка страна моя родная…». И действительно, на школьных картах всегда видел красную территорию страны с четырьмя буквами – СССР, занимавшую самую большую часть земного шара.
После окончания высшего авиационного училища в Каче, под Севастополем, молодым выпускникам доверили тупоносые «И-16», и боевое крещение Амет прошел на Южном фронте.
За первый сбитый самолет летчика отметили орденом Красного Знамени. Через три месяца после начала войны у Султана было уже сто тридцать боевых вылетов.
Затем их часть перебросили под Ярославль, пересадили на английские истребители «Харрикейны». Комиссар полка так подытожил боевую задачу, стоящую перед первым вылетом новых машин:
– Чтобы ни одна бомба фашистских «Юнкерсов» не упала на заводские территории….
Тот вылет на защиту ночного неба под Ярославлем появляется в сонном сознании Амета до сих пор.
Он замечает приближающиеся к городу темные пятна немецких «Юнкерсов», решает полнее использовать преимущество своего «Харрикейна» в скорости. С набранной высоты атакует головной «Юнкерс». Но им управляет, видно, опытный пилот. Бомбардировщик ловко маневрирует. Две пулеметные очереди прошли мимо. Амет-Хан готовится к повторной атаке, начинает опять набирать высоту. В перекрестие прицела попадает «Юнкерс», и Амет нажимает на гашетку. Но истребитель не откликается привычной дрожью. Значит, понимает Султан, в горячке боя он расстрелял весь пулеметный запас патронов. А немецкий бомбовоз спокойно ложится на прежний курс к Ярославлю.
В голове Амета мелькает беззащитная ширь земли, про которую он любил распевать. Бесконечная спальная комната. Длинный ряд кроваток со спящими детками. Это спальни в пионерском лагере Артеке, куда однажды он попал после победы на республиканских соревнованиях по борьбе куреш1. В лагере он впервые увидел настоящий боевой самолет. Несколько раз мелькает строгое лицо комиссара полка, ставящего задание перед вылетом…
Могучая сила вдавливает летчика в кресло. Послушный истребитель делает крутой разворот, чтобы снизу, используя преимущество в скорости, догнать фашистский самолет. Амету видно, как маленькое крыло «Харрикейна», тараня, вонзается в широкую плоскость бомбардировщика. От удара «Юнкерс» вспыхивает, начинает заваливаться набок. С него сыплются черные клубочки выпрыгивающих немецких пилотов. И обе машины уже вместе несутся вниз.
От толчка раскрывшегося парашюта Амет и просыпается при таких сновидениях…
Теперь, через много лет, осмысливая свершившееся в ночном ярославском небе, Султан понимает, что поступки людей в бою есть смесь пережитого, передуманного и того, что родители передают им для воплощения в будущем…
Летное мастерство Амета накапливалось постепенно, с каждым вылетом… Когда его стали называть асом, он отнекивался: да нет, я не воюю, я учусь…
Действительно, вместо английского «Харрикейна» освоил полеты на скоростном «Як-1». Если товарищи по полку спрашивали, какая машина лучше, он смеялся: «Разве можно сравнить ишака с горячим скакуном?».
Но в глубине души понимал, что главное оружие летчика – решительность и смелость. В небе Сталинграда немецких самолетов было почти в три раза больше, чем советских, но летчики из звена, которым командовал Амет, научились брать не количеством. Под Воронежем он уже летал с погонами капитана и Звездой Героя Советского Союза. На капотах самолетов его звена командир полка приказал нарисовать орлов. Чтобы фашистские летчики издали узнавали, кто их ждет в небе…
В боях под Воронежем Султан сумел сбить семь фашистских машин, а вместе со своим звеном – более десятка.
В начале мая сорок четвертого года линия фронта приблизилась к Крыму. Выполняя одно из заданий, самолет Амета пролетел над Алупкой – поселком в предгорье Ай-Петри, где вырос Султан. Он отчетливо разглядел знакомую покатую крышу, белые стены родного дома. На мгновение сердце сдавило, как перед прыжком с парашютом на большой высоте. Он даже сделал лишний круг над домом в надежде, что кто-то из родных, возможно, в эти мгновения выйдет. С началом оккупации полуострова летчик не получил ни одной весточки от родителей и младшего брата, который остался с ними….
За успешные воздушные бои под Севастополем командование авиадивизии отпустило Султана и его командира на трое суток для встречи с семьей. При появлении в Алупке неожиданных гостей в небольших комнатках домика набилось много народа. Припасенный летчиками для встречи «неприкосновенный запас» оказался очень кстати. По традиции первый тост произнес самый старый крымчанин. Он пожелал всем быстрейшей победы и счастья. Амет спросил у отца, почему не видно младшего брата? Тот ответил, что объяснит попозже.
Но утром Султан проснулся от криков и женского плача во дворе. Он выглянул за дверь. Сержант с красными погонами внутренних войск заломил руки сопротивляющемуся отцу, а другой удерживал рвущуюся к нему мать.
Летчик накинул пиджак, выскочил, чтобы узнать, в чем дело. Командовавший происходящим сержант, увидев перед собой летчика с погонами капитана и Звездой Героя, сбивчиво пояснил: они выполняют приказ главнокомандующего о немедленном поголовном выселении крымскотатарского населения с освобожденного полуострова. Но, увидев вышедшего из дома еще одного летчика с погонами подполковника и тоже со Звездой Героя, сержант сменил тональность.
Решили выяснить ситуацию в штабе внутренних войск. Там полковник ознакомился с документами летчиков, напомнил, что в армии по уставу приказы не обсуждаются. Единственное, чем он может помочь, – задержать высылку родителей Султана на сутки, пока из Москвы не объяснят, как поступить дальше. Подробности той жуткой ночи, проведенной в родном доме, не раз мучили Амет-Хана.
Плачущий отец, когда они остались наедине, делится с ним пережитым при оккупации Крыма. Кто-то из местных жителей донес гестаповцам, что Султан – военный летчик. Сбивает немецкие самолеты… Младшего брата, почти мальчишку, фашисты арестовали. Потребовали вступить в молодежную полицию. Иначе отца и мать – расстреляют… Ему пришлось надеть полицейскую форму. С немцами он не ушел, а наши допрашивают его с первого же дня освобождения Алупки. Поэтому брата и не было вместе со всеми, когда отмечали встречу.
Амет слушает отца, а перед глазами мелькает смеющееся, счастливое лицо младшего брата. В детстве он подбрасывал и щекотал мальчишку… Они любили дурачиться вместе.
С отчетливой ясностью в ту ночь Султану открывается, что дальнейшая его судьба зависит уже не от него. Все будет зависеть от того, что скажут в Москве. А за годы войны летчик привык действовать самостоятельно – поэтому спокойно он принимает собственное решение. Когда наплакавшийся отец улегся поспать, Амет вытаскивает из кожаной кобуры свой пистолет. На всякий случай, чтобы сработал безотказно, смазывает его, проверяет, заполнена ли обойма. Причем действует, как когда-то под Ярославлем, почти механически. Не думая о себе… Мелькает лицо командира с виновато упрятанным взглядом…
Утром в штабе летчику сообщили, что Москва, учитывая его боевые заслуги и тот факт, что отец у него лакц, а крымской татаркой является только мать, разрешила выселять их из Крыма не вместе со всеми. Но им нужно как можно быстрее выезжать в Дагестан, на родину отца….
Трагедия тех дней ранила сердце не только Амета. Крымчанин, мальчишкой переживший это событие, написал:
Май сорок четвертого,
Радость освобожденья,
Но почему часовые стоят
У родных очагов?
Почему из-под собственных крыш,
Пряча стыд и смущенье,
Автоматчики наши
Гонят женщин, детей, стариков?*
Разве такое стирается временем? Не случайно, повзрослев, тот же татарский поэт через пятьдесят лет с горечью признавался:
Отмечая сегодня
Полвека изгнанью,
Видим снова — конца испытаниям нет.
Кто, скажите, вернет
То, что отняли силой?
Кто вернет нам уверенность
В завтрашнем дне?
Навсегда в душах людей отпечаталась та трагедия. Отозвался о ней и талантливый русский поэт Борис Чичибаба, побывавший после войны в Крыму.
А тогда, в годы войны, знакомые летчики помогли с вылетом, и на следующий день Султан вместе с родителями был уже в Махачкале. В свою воинскую часть он опоздал только на сутки….
К концу войны за бои под Берлином и сбитые самолеты Амет-Хан был отмечен второй Золотой Звездой Героя. На парадный китель ко Дню Победы, кроме медалей, он прикрепил три ордена Ленина, два – Красного Знамени, ордена Александра Невского, Красной Звезды, Отечественной войны 1-й степени.
По приказу главнокомандующего всех летчиков-асов, не подлежавших по возрасту демобилизации, зачислили в военно-воздушную академию и направили в Москву для обучения.
Чуткая душа летчика сразу уловила, чем отличались отношения в армии и мирной жизни. По тому, как ведет себя пилот в небе при встрече с врагом, легко определялось, что он за человек, каков уровень его профессионального мастерства и надежности. А в послевоенное время во всех организациях при поступлении на работу в первую очередь требовалось заполнение подробной анкеты. О достоинствах человека решалось по графам бумажки.
Султан быстро заметил, что и к нему в Академии относятся не так, как в родной авиачасти. Реже стали включать в различные делегации, приглашать в президиумы при проведении торжественных мероприятий. Очевидно, объяснял он себе, постепенно расходится по разным инстанциям молва о том, что в анкете в графе национальность у него записано – «крымский татарин». А национальное ущемление наносит самые глубокие раны…
И Амет-Хан, сославшись на слабую общеобразовательную подготовку, попросил в поданном рапорте, чтобы его отчислили из академии. Это повлекло за собой демобилизацию, необходимость поиска работы, решения проблемы с жильем. Ведь они с Фаиной и родившимся сыном ютились в гостинице…
Султан бросился в гражданскую авиацию. Увидев его награды, начальник аэропорта дал указание разрешить пробный полет. Около часа в двукрылом кукурузнике Амет-Хан кружился над запасным аэродромом. Дома Фаине признался: в небе на гражданском самолете он задыхается без скорости. Чтобы жене стало понятно, пояснил, что это как жить с нелюбимой женщиной.
Друзья, оставшиеся в академии, подсказали, что под Москвой, в городке Жуковском, есть секретный летно-исследовательский институт. Там проводят проверку всех новых военных самолетов перед запуском в серию. Им нужны летчики-асы.
Султан отнес туда документы. Ему пообещали их рассмотреть и сообщить результаты. Прошло больше месяца, пока позвонили из Жуковского. Начальник отдела кадров при встрече нудно расспрашивал о родственниках, где они проживают сейчас, кто из них был в оккупации. Потом дал новую, в несколько листов, анкету для заполнения.
– Почему, – возмущался вечером дома Амет-Хан, – никто не интересовался моей родословной в сорок первом году? И под Ярославлем, в боях за Сталинград, Воронеж?.. Спрашивали только, на каких самолетах летал, сколько фашистов успел посбивать. А сейчас анкету мою проверяют так, будто я за границей родился. Напоследок, знаешь, что он у меня спросил? Почему у моей жены еврейское имя…
– Хорошо, что их дурацкие подозрения не оправданы, – засмеялась Фаина.- У меня все корни русские, пусть проверяют. Но какое это имеет значение, если бы даже было не так? А что ты ответил?
– Чуть не послал подальше… Сказал, что когда с тобой познакомился, меня интересовало совсем другое…
Но в электричке, возвращаясь домой, он вспомнил, что весной в Московском цирке гастролировали знаменитые борцы из Дагестана. Как раз из того аула, где родился отец. После концерта в ресторане они отметили удачное выступление, обсуждали последние новости. Один борец сообщил, что старики в Дагестане, начитавшись в газетах про предательства врачей, предупреждают: мол, покончат в стране с евреями, опять за крымских татар, балкарцев, карачаевцев или чеченцев возьмутся. Не случайно у кавказцев есть пословица: «Да будут глаза твои открыты, иначе тебе их насильно откроют».
А вестей и звонков из Жуковского не поступало. Горечь обид и неожиданная ненужность подтолкнули Султана к спиртному. Он с тревогой присматривался к изменениям на московских улицах. Первые месяцы после войны глаза летчика часто натыкались на безногих мужчин, передвигавшихся на деревянных площадках с подшипниками. Это подлечившихся инвалидов стали массово выписывать из госпиталей. Один из таких бывших солдат подъехал к столику Амета, когда тот примостился на улице для очередной «дозаправки». Попросил разрешения составить компанию. Его поношенная офицерская фуражка оказалась на уровне столика. Султан заметил стыдливо прячущиеся за лацканы пиджака несколько орденов. Незнакомец молча осушил полстакана и без всякого вступления заговорил, подняв взгляд на Амета:
– А знаешь, как обозвала меня вчера жена, когда попросил у неё чекушку на ужин? Четвертушкой окрестила… Для нее я теперь не мужик, а только четвертая часть. Такой обрубок ни ей, ни другим не нужен… Куда со мной выйти можно? Ни к людям, ни в театр.
Я тоже, подумалось Амет-Хану, почти в такой ситуации.
Но друзья, воевавшие вместе с ним, пробили бюрократические преграды. Его приняли в засекреченный летно-исследовательский институт. Еще двадцать пять лет Амет-Хан поднимался в небо на новейших летательных аппаратах. Получил звание летчика-испытателя третьего, второго, а затем и первого класса. За творческий вклад в разработку новых воздушных технологий и аппаратов он был удостоен Государственной премии. Только теперь, если на встречах с однополчанами и молодежью его называли знаменитым сыном дагестанского народа, в ответном слове Султан, не стесняясь, уточнял:
– Я сын любви лакца и крымской татарки, моего отца и матери…
Потом добавлял:
– И еще – своей Родины.
Илья Стариков.
1Куреш – традиционный вид борьбы у тюркских народов (татар, башкир и чувашей), представляющий собой борьбу на полотенцах, закидываемых на пояс противника, и являющийся важным элементом национального праздника — сабантуя.
*Стихи Аблязия Велиева. Родился 25 октября 1939 года в деревне Коз Судакского района Крымской АССР, поэт, переводчик, писатель, журналист, общественный деятель.