Более 100 тыс. из полумиллиона мариупольцев до сих пор остаются жить в полуразрушенном городе: без медицины, с угрозой вспышки холеры, высокой смертностью и постепенной интеграцией в Россию.
Почти три месяца российские оккупанты держали в блокаде украинский город на берегу Азовского моря — Мариуполь. Все это время враг подвергал почти полумиллионный промышленный центр беспощадной бомбардировке и артобстрелам. Действия россиян привели к разрушению целых кварталов города и гибели десятков тысяч мариупольцев.
В середине мая военное руководство Украины заявило о выполнении защитниками Мариуполя, которые до последнего держали оборону на территории завода «Азовсталь», поставленных перед ними задач и приказало обеспечить сохранение жизней личного состава. С тех пор украинских военных вывезли не неподконтрольную Украине территорию. Сам город временно перешел под контроль оккупантов.
“НВ” пообщался с советником законного мэра Мариуполя Петром Андрющенко о том, что изменилось в городе после того, как он оказался под полным контролем оккупантов, и в каких условиях там проживают люди сегодня.
— Какие процессы запустили оккупанты в Мариуполе после того, как украинских защитников эвакуировали из “Азовстали”?
— Глобально ничего не изменилось. Сейчас продолжаются все имевшиеся до этого процессы. То есть они начали разбирать завалы, нагонять МЧС, а сейчас массово сносят дома, — это происходило и во время обороны “Азовстали”. После эвакуации [украинских военных] упростилась, видимо, связь левобережной части города с другими.
— Как сегодня выглядит жизнь Мариуполя?
— Это сложный вопрос. Потому что жизнь больше похожа на выживание: люди должны сначала достать себе воду, потом — еду, а потом приготовить ее где-то там на улице на костре. Из развлечений — пройтись по наехавшим из района торговцам [оккупированных] Новоазовска, Донецка и [русского] Ростова. Все они едут нажиться на наших несчастных мариупольцах, торгуют везде с земли.
— У людей есть средства?
— Были. Сначала была блокада, во время которой магазины почти не работали, а деньги были выплачены. И пока были резервы, то их хватило на месяц-два: можно было у тех торговцев что-то купить, перевести безналичную гривну по каким-то безумным процентам в наличные рубли. А вот сейчас начинается самое интересное: деньги закончились, где их взять — непонятно, и мы ожидаем, что начнутся не очень хорошие процессы, связанные со сценариями контроля оккупированного Мариуполя.
Я думаю, что сначала начнутся массовые грабежи пенсионеров, потому что им выдавали деньги. Потом вообще возникнут банды. В Новоазовске сидят кадыровцы, ответственные (как они это называют) за периметр безопасности в Мариупольском районе, Волновахском и частично Новоазовском. Учитывая, что их много, а коллаборантам не доверяют даже «полицейские», это такой сценарий как оно может быть: максимально маргинализируется население, оружия много — возникают всевозможные банды, а их вожаков контролирует [оккупационная власть]. То есть ты [оккупационная власть] большой владелец, тебя все боятся, а любого вожака легко убрать, если он там не разбирается. Но напрямую население не контролируешь, этим занимаются контролируемые тобой банды. И все хорошо: люди в это время находятся на грани выживания, в основном за счет маргинализации они начинают считать, что это все нормально и так должно быть. Мы между собой обсуждаем (более широким кругом, чем муниципальная власть), что, вероятно, со временем возникнет такое отдельное психологическое понятие, как мариупольский синдром. Это то, что мы наблюдаем сейчас в городе, почему люди не уезжают, возвращаются, остаются.
— А почему?
— Привыкают. Все такое безвозвратно плохое началось 4 марта: мы не смогли перезапустить электричество и вместе с ним исчезла вода, потому что насосы остановились. Еще исчезло отопление, потому что в тот день перебили газопровод выше по области. Через два-три дня исчезла связь, потому что закончилось дизтопливо на всех башнях, кроме центральной (ее дозаправляли). И ты [житель Мариуполя] живешь в подвалах, тебя бомбят, есть информационный вакуум, холодно, голодно, страшно. И потом через некоторое время приходит весна, тишина, ты вылезаешь из подвала, тебе даже начинают давать какую-то гуманитарку, опять тишина и ты можешь не бояться. Кажется, что это уже нормальная жизнь. Потом ты оправдываешь себя: здесь знакомые, близкие, за кем-то смотришь, не можешь бросить. И люди остаются жить. Человек же ко всему привыкает. Со временем что-то становится лучше: поехало по одному автобусу — вот и улучшение. То есть у человека все забрали, а когда что-то чуть-чуть дали — кажется, что стало лучше. Потом его начинают кормить всей ерундой, что жизнь возобновляется, все будет хорошо, и он понемногу начинает верить в это.
Есть еще другая ситуация: не менее 30% остающихся в городе — абсолютные маргиналы, которые ими были и до войны. Это такая категория людей, которых действительно «освободили» от нас: они теперь могут не работать, что было для них обузой, их никто не заставляет разговаривать на украинском (и до этого не заставляли, но они считали наоборот). А сейчас им не нужно работать: дали пакет гуманитарки и хорошо. Баклуши бьешь, ничего не делаешь и нормально.
— Это те, кто ждали Россию и не очень-то хотели работать?
— Это не только ожидавшие Россию. Таких на самом деле не так много. И многих из них на самом деле «полечила» российская бомбардировка. Маргинальное население есть в любом городе — и Киеве, и во Львове, и Париже, и Лондоне.
— Сколько всего гражданского населения сейчас остается в Мариуполе?
— По нашим подсчетам, от 100 до 150 тыс. Сейчас мы склонны к цифре 130 тыс. Был определенный всплеск где-то до 170 тыс., — люди возвращались, теперь снова уехали.
— Все они проходили внутреннюю фильтрацию в городе?
— По крайней мере, должны. Не прошедшие еще пройдут, — это обязательное требование оккупационной власти.
– В какую сторону мариупольцы чаще уезжали?
— В Украину, конечно. Самостоятельно в Россию мало уехало. Такие есть, но в соотношении их немного. Только в сторону Украины выехало 200 тыс. человек: через Запорожье прошло более 150 тыс. плюс в первые дни не всех учитывали. Еще сколько-то поехало через Бердянск в Крым, но точно большинство поехало на контролируемую Украиной территорию.
— Где проживают оставшиеся мариупольцы, если разрушены около 90% жилых домов города?
— Мы просто по-разному воспринимаем “разрушено”. Во-первых, есть уцелевшие здания — по крайней мере, частные. Люди заселяются в свободные частные дома. Некоторые до сих пор живут в подвалах. Кое-кто вернусь в квартиры. Есть такие дома, где один подъезд разрушен, вместо другого — дыра, а один — более-менее. То есть окон нет, но стены на месте и люди вернулись в эти квартиры. Так и живут.
— Была информация, что оккупанты планируют разрушить весь жилищный фонд.
— Они и сносят все дома полностью. Даже сегодня третий день сносят большой квартал на левом берегу. Делают это очень странно: говорят, что будут сносить в том числе путем подрыва, поэтому даже соседние уцелевшие дома выселяют и говорят, что он будет поврежден в результате подрыва. Такое чувство, что они собираются снести полностью весь город.
— А куда предлагают заселиться?
— Никуда. Выселяйтесь и все, ищите себе сами. Потому люди ищут и заселяются туда, где никто не живет.
— После 24 февраля, по разным оценкам, в Мариуполе погибли около 20 тыс. мирных жителей. Какие у вас данные о количестве погибших?
— Мы пока их не озвучиваем. Мы уверены, что на сегодняшний день уже похоронены 20−22 тыс. человек. Это те, что находятся в четырех братских могилах. А еще не разобраны завалы и не эксгумированы эти импровизированные кладбища возле домов. Они наоборот растут, постоянно кого-то хоронят — в городе аномально высока смертность. Поэтому то, что [погибших] больше, гораздо больше, это точно. У нас есть два подхода к методологии цифр, пока они в состоянии согласования.
Наши цифры вообще шокируют. Хотя, как показывает практика, они достаточно точны. 20 тыс. [погибших мариупольцев] мы озвучивали еще в первые две недели марта. Нас за это очень раскритиковали, потом опустили [цифру] до 5 тыс. Ну, 20 тыс. мы видим. Поэтому в окончательных цифрах плюс минус мы уверены. Но это мы говорим о погибших по состоянию на сегодняшний день, а нужно еще прибавлять смерти, что будут. Потому что в результате войны смертность аномально высока из-за отсутствия медицины и оставшихся людей — где-то только 60 тыс. пенсионеров ( почти половина населения).
— Вы раньше заявляли о том, что в Мариуполе все чаще говорят о холере. Что известно о распространении болезни сегодня?
— Ничего нового. Если разбирать факты, риск не уменьшился. Угроза остается. Невозможно сегодня сказать объективно, есть ли холера в городе. Это тот случай, когда мы не можем ни опровергнуть, ни подтвердить по простой причине — нет никаких данных. И даже оккупанты не собирают данные. Для того чтобы понять, есть ли холера, нужно по крайней мере знать, кто чем болеет и от чего умирает, — ни то, ни другое не делается. От наших врачей, которые с нами более или менее на связи, таких данных тоже нет.
– Какая в целом ситуация с медициной в городе?
— Там нет медицины. Есть открытые больницы, но нет медперсонала. Не говорю уже об оборудовании: что-то осталось, что-то вывезли, а что-то разбили. Есть несколько терапевтов. Даже из той информации, которую можно увидеть на оккупантских пабликах, мы понимаем, что они в день принимают меньше людей, чем одно отделение одной больницы в довоенный период.
— Вы говорили о том, что высока смертность в городе. Где хоронят тела мариупольцев?
— По разному. Некоторых хоронят в братских могилах, в том числе новых. Также много микрокладбищ возле многоэтажек, особенно там, где были очень плотные обстрелы. Или идет эксгумация, как это было на левом берегу.
— Кто достает тела из-под завалов?
— МЧС России, с которыми разбирают их врачи. Есть какая-то труповозка или трактор — туда забрасывают тела и вывозят. Сейчас, по нашей информации, они уже даже начали не заморачиваться и вместе с мусором все забрасывают [в машину], и потом вывозят на свалку. Они просто сносят здание, где-то внутри есть погибшие, которых вместе со строительным мусором на свалку везут.
— Они придумали какую-то глупую процедуру: фотографируют, делают какую-то судмедэкспертизу. У меня есть догадки, почему они это делают. Но оно у них занимает много времени. Именно поэтому у них там навалом валяются трупы возле импровизированных моргов — не успевают. Мобильные крематории также не работают в городе, потому что объемы не т. е. Кроме того, нет достаточно ни газа, ни электричества. Они не приспособлены для десятков тысяч людей просто.
— Почему они так поступают?
— Я думаю, что это часть плана дискредитации. Там еще сейчас работает их Следственный комитет в городе. Они же очень хорошо меняли риторику: по драмтеатру сначала говорили, что не они сбросили бомбу [там скрывались сотни мирных жителей ], потом заявили, что там был штаб Азова, поэтому сбросили бомбу, а теперь, что они якобы сами подорвались внутри. Сейчас там работает команда следователей РФ, якобы фиксирующих «преступления» украинской армии. Понятно, что они делают картинку, что украинская армия якобы совершала преступления против мариупольцев.
Как они это делают? Сначала собирают заявления-просьбы о выплате за разрушенное жилье во время войны. Потом спрашивают, кто его разрушил, и когда человек отвечает, что не знает, то ему говорят, что денег не будет. А если напишет, что украинская армия [разрушила жилье], тогда выплатят. Вот люди начинают писать, что украинская армия. Написали тысячи заявлений. А потом людям говорят, что не будет никаких выплат и до свидания. Сейчас тоже могут делать с телами погибших: что-то марафетить, чтобы добавить к этим делам, и провести какой-то громкий «Нюрнбергско-Московский процесс» у себя там, обвинив Украину. Кто знает, что они там планируют, но точно фабрикуют.
— Насколько активно сегодня вовлечен в управление городом бывший депутат ОПЗЖ Константин Иващенко, возглавивший так называемую «мэрию» Мариуполя?
— Активно. Но сейчас в большинстве своем его отодвигают в сторону.
— Как вообще происходит процесс управления городом?
— Сложно сказать. Фактически там есть мозг, в этой банде, — другой ОПЗЖшный депутат Евгений Хармышев. Фактически он управляет всем. Плюс они набрали бывших коммунальщиков, бывших бюджетников, муниципальников (в частности Бадягина, Птица), — целую кучу персонажей. Они там в основном организуют процессы. Иващенко — это «говорящая голова» и просто публичная мерзость. Сейчас ему, по нашей информации, был назначен куратор-консультант. Россияне начинают уже полностью управлять всем и городом в частности. Поэтому они [коллаборанты] будут просто кататься по дворам, собирать негатив и торговать лицом.
— Мы видим новости о том, как оккупанты в Мариуполе переименовывают улицы, а стелла с названием города «обновляют», заменяя букву «і» на ее русскую версию. Как еще они перестраивают город на русский лад?
— Образование — язык и книги. То есть, украинскую литературу изымают, выбрасывают, а завозят российские учебники. И вбивают в головы русское образование — эта школа летом по три предмета. Ну и все в флагах по городу — все руины украшены этими триколорами, [по городу] катается зомби-тв, пропаганда. Телевидение еще не работает, слава Богу. Как заработает — будет вообще тяжело.
Переименование тоже пока на словах. Таблички никто не меняет. На въезде один знак поменяли с «Маріуполь» на «Мариуполь», перекрасили [сине-желтую] стелу, а другую разобрали вообще.
— Что планируют делать россияне с Мариуполем? Интегрировать его в так называемую «ДНР» или, возможно, в Россию?
— Какая ” ДНР”? Надо уже забыть эти три буквы. Не будет туда интеграции. Идет прямая в Россию, в том числе самой «ДНР». Все будет интегрировано. Они до конца еще не понимают (или мы не понимаем), как они это сделают. Но некоторые варианты есть. О референдуме, несмотря на слухи, пока речь не идет. Думаю, если бы Азовсталь упал в мае, то они пытались бы до 9 мая провести какой-то показательный референдум. Я думаю, что будет просто прямая интеграция, какое-то обращение «парламента ДНР» или еще какого-то органа в Россию. Для них это затруднено тем, что частично [оккупированы ] четыре области: Луганская, Донецкая, Херсонская, Запорожская. Там везде разная ситуация, а интегрировать их нужно все одинаково — тоталитарный режим работает всегда как большая бюрократическая машина. Я склоняю к тому, что будет какое-то обращение от какого-то «органа» в Россию: они проголосуют там в своей Думе и радостно подпишут. Возможно, так.