Последний большой юбилей Владимир Юрьевич Пучков отметил 15 марта 2010 года. Тогда ему исполнилось 60, и на первой странице городской голова Владимир Дмитриевич Чайка среди прочего написал такие строки: «Николаевцы гордятся тем, что живут рядом с Вами и могут назвать Вас своим современником».
Мы же гордимся вдвойне, ведь все эти годы работали под его началом, и когда летом прошлого года выстрелом прозвучала весть о смерти Главного редактора, горевали тоже вдвойне.
Раны всегда заживают. Остаются рубцы и долгая память. Ее наряду с тысячами горожан мы будем беречь также трепетно, как бережем подшивки нашей газеты. Они — летопись истории нашего города последних 30 лет. В них – хроника будней и описание праздников, горечь проблем и радость успехов. А еще – рассказы о десятках людей, прославивших Николаев. И одним из них был и остается Владимир Пучков — поэт и редактор, которому 15 марта исполнилось бы 70 лет.
Коллектив «Вечерки».
Владимир Пучков: «Все самое главное уже оцифровано кем-то свыше…»
Приоткрывая тяжёлую деревянную дверь, я захожу в кабинет главного редактора, вдыхаю аромат табачного дыма и вижу Владимира Юрьевича, сидящего за письменным столом. Продолжая записывать что-то в потёртый ежедневник, он приветствует меня знакомой дружелюбной улыбкой. Я, как обычно, сажусь напротив него. Владимир Пучков закуривает сигарету и наша беседа начинается.
О поэзии мы можем говорить бесконечно, но в этот раз мне хочется побеседовать с Владимиром Юрьевичем как с человеком, который четверть века возглавляет крупнейшую городскую газету, о журналистике. Какое же самое главное качество журналиста? Владимир Пучков задумывается.
– Незашоренность. Средства массовой информации всё больше превращаются в средства манипуляции. Для журналиста очень важно, когда он умеет отрешаться. Журналист должен иметь какое-то стереоскопическое зрение, мышление и не бояться отступать от той дорожки, на которую его толкают. Что касается тех журналистов, с которыми я работаю, я очень ценю в них такое качество как надёжность. И ум, и какие-то чисто человеческие качества – это само собой. У нас так коллектив складывался, что в основном оставались умные и красивые. (Смеется) Алексей Троянов когда-то сформулировал такую мысль.
Владимир Юрьевич тянется за следующей сигаретой, склоняется над дрожащим огнём зажигалки, а затем задумчиво опирается на руку.
– Мы с Лёшей (Алексей Троянов, – прим. авт.) пережили, так сказать, «революцию». Мы с ним начинали делать газету, когда она выходила на высокой печати, как ленинская «Искра», а пришли к компьютерной вёрстке. Лёша мне тогда говорил: «Надо найти человека. Пусть он ничего не умеет, только чтобы человек хороший, я его всему научу». Так оно и получилось. Дело в том, что в то время было очень сложно найти людей, которые могли бы верстать газету. Самая первая газета, которую мы сверстали на компьютере – номер «Малька». На ней мы тренировались. «Вечёрку» («Вечерний Николаев», – прим. авт.) мы делали ещё в типографии, старым способом на высокой печати. Но компьютер мы уже осваивали. Был участок печати, который потом мы отпустили в свободное плавание и сейчас это называется «Издательство Ирины Гудым». Тогда они были в составе нашей редакции как печатный участок. Но большую газету напечатать нельзя было. У них были офсетные машины. «Малёк» можно было на них делать. Верстать тогда никто не умел, той программы, который мы сейчас пользуемся при вёрстке, Quark Express, ещё у нас не было. Наш тогдашний верстальщик Сергей Голубев верстал «Малёк» в программе Corel Draw, в которой рисуют анимацию, потому что не знал, как по-другому. Там, правда, было много изображений. Мы всё это пережили. Сегодня человеку, который пользуется компьютером, ничего не стоит сесть и за недельку освоить тот же Quark Express или Adobe Indesign. Главное, чтобы человек хороший был. И обладал чувством юмора, потому что это показатель ума. Меня это сразу настораживает, если у журналиста нет чувства юмора.
– А какими качествами журналист не должен обладать? Или лучше так: какие качества мешают журналисту в его работе?
– Я заметил, что в последние 5-7 лет возникла поросль журналистов, которая всерьез думает, что они – «четвертая власть» и себя слишком нагло ведёт. Ногой двери открывает, камеры веером: всем стоять! Это и раньше было, это не сегодня возникло. Я давно наблюдаю это явление. Они берут нас в оправдание такому своему поведению: «Мы же среди бандитов живем, у нас вообще бандитское общество. А как с ними иначе?» Так ведь можно найти оправдание всему. Поэтому в журналистах мне не нравится переоценивание себя. Некоторые из особо рьяных журналистов в интернет-изданиях видят смысл своей жизнедеятельности в том, чтобы уличать и подлавливать, именно подлавливать на неточностях. Так они «борются». Мне кажется, сталкивать лбами людей – это не совсем тот способ. «Но они же все бандиты!» – скажут эти журналисты. Надо изначально относиться ко всем как к хорошим людям. И потом либо убеждаться в этом, либо разочаровываться. Но изначально нельзя подходить к человеку с предубеждением только потому, что он чиновник или милиционер. Это во многом зависит от журналиста и от тех, кто их готовит в журналисты. Если поощряют в них какие-то не те качества. Нужно поощрять и развивать, особенно в начинающих, смелость, раскованность, умение быть коммуникабельным, находить общий язык с человеком. Есть какая-то мера, которой надо учить. Раскованность – как легко переступить в развязность, наглость. Здесь, наверное, должно только одно чувство срабатывать – это чувство меры. А это главное, что присуще интеллигентному человеку. Отсутствие чувства меры – это от бескультурья. Возможно, я не прав. Может быть, современные журналисты должны быть другими, а мы – в дремучем лесу. Нельзя ко всем относиться как к врагам. Если это так, что это за жизнь?!
– Грустная перспектива.
– Да, грустная, – соглашается Владимир Юрьевич, – потому что, мне кажется, с течением времени всё должно становиться лучше, общество – совершеннее, а получается совсем по-другому. Это плохо. Надо оставаться людьми – вот главный закон. Хотя, может, я просто от жизни отстал и выживает сильнейший.
Владимир Юрьевич делает глоток горячего кофе, пока я задаю ему следующий вопрос. Мне ужасно интересно узнать, помнит ли он свой первый журналистский материал.
– У меня нестандартно получается…- начинает Владимир Юрьевич, но его прерывает телефонный звонок. Звонят по поводу общегородской программы «Горожанин года», председателем оргкомитета которой является Владимир Пучков. Он отвечает на звонок и продолжает:
– Я с детства больше к литературе тяготел. Моя первая газетная публикация была стихотворной, и вторая, и третья, наверное, тоже. Литература и журналистика внешне близки, хотя на самом деле это разные вещи, иногда противоположные. Я где-то довольно рано оказался при газете. Ещё когда я считался подающим надежды молодым стихотворцем, сотрудничал с газетой по части, близкой к литературе. В молодёжной газете меня попросили делать обзоры современной поэзии. В редакции не хватало сотрудников, а кому-то надо было закрывать большую площадь полосы. В газету присылали очень много писем. «Южная правда» получала в год 30-35 тысяч писем. Это… у меня с устным счётом плохо, филолог, – улыбаясь, говорит Владимир Юрьевич и достаёт калькулятор. – 95,8. Это получается почти 100 писем в день. Для этого был создан специальный отдел, работало несколько сотрудников. Это сейчас мы так легко относимся к письмам, потому что закон нам это позволил. Мы же их не заказывали, не обязаны на них отвечать, если интересно, то печатаем. Тогда было очень строго. Тогда письма приравнивались к обращениям граждан. А газета была органом обкома партии. На каждое письмо ставился номер, заводилась карточка, и на него по закону надо было отвечать в течение, кажется, 25 дней. То есть, огромная работа. Литературные произведения не нуждались в ответах, поэтому был найден способ – обзор поэтической почты. Берёт Пучков папку и пишет обзор: «Такое-то стихотворение написала нам доярка из колхоза такого-то – замечательная пейзажная лирика». Таким образом, считалось, что они опубликованы. Зёрен было мало, но они всегда редко попадаются.
– Когда Вы поняли, что хотите заниматься газетной журналистикой?
– Мне было всегда интересно не только, как писать или о чём писать, но и как делается газета. Тогда не было такой науки как журналистика. Такую специализацию готовили только Киевский, Львовский университеты и Высшая партийная школа. Планирование, макетирование, дизайн газеты, создание модели – этому негде было учиться. Те, кто работал в этих отделах, были самоучки. Как, например, рассчитать, сколько фотография займёт места? Сейчас это легко, а тогда надо было брать такую специальную полиграфическую линейку, не дай Бог она у меня потеряется, – Владимир Пучков берёт в руки линейку, на которой вместо знакомых сантиметров – обозначения размеров шрифтов и квадратов – петит, корпус, цицеро. – Сегодня другие параметры: интерлиньяж и так далее. Меня приняли в НСЖУ в 1976 году. Я тогда ещё не работал в газете, но уже писал не только обзоры. Что касается газет, то мне пришлось поработать и журналистом, и ответственным секретарем в молодёжной газете. Приходилось разной тематикой заниматься. Потом я был замредактора, руководил отделами культуры, спорта, общественно-политической жизни. Потом была Киевская высшая партийная школа. А с 1994 года сижу вот здесь. Так долго уже не сидят и не живут, – смеясь, замечает Владимир Пучков, – Брежнев руководил СССР 18 лет и говорили, что это застой. Я руковожу этой газетой 24 года – дольше, чем Брежнев! Мы сильно смеялись, когда был мой творческий вечер, и восторженная бабушка стала мне желать: «Чтобы Ваша «Вечёрка» печаталась! Чтобы Вы до 100 лет были редактором!» Я представил себе этого маразматика, который руководит газетой, посмеялся и подумал, что если мы ещё можем над этим смеяться, то ещё не все потеряно. Значит, не окончательный маразм.
– Всё-таки в работе главного редактора больше творческого или организаторского?
– Редакторская работа далеко не только творческая. Предполагается, что редактор должен уметь делать то, что делают журналисты. Я вообще люблю уметь делать. У нас бывали моменты, когда были сложности с версткой. Это заставило меня освоить программы и, в случае необходимости, мог сверстать страничку. Но у редактора хватает других забот. Он ещё и администратор, он ещё и контактёр по самым разным делам – от звонков читателей до обращений к депутатам. Пока ты сидишь, было пару звонков, – доверительно рассказывает мне Владимир Юрьевич, – например, приглашение выступить в библиотеке, а перед этим звонил какой-то дедушка из Лесков и жаловался: «Прихожу в Пенсионный фонд, а детям войны отменили льготы! Надо что-то делать! Вы вот дитя войны?» – спрашивает он меня, а я ему: «Нет, я внук».
Владимир Юрьевич добродушно посмеивается, а затем продолжает серьёзно:
– Как я могу им помочь? Людей оповещают недостаточно, находят способ умыть руки. Все конторы обзавелись сайтами, но при этом забывают, что по последним данным, если брать людей от 65 и старше, то тех, кто хоть раз в месяц пользовался Интернетом – всего 6%. Это же надо учитывать, а ведь именно они больше всего нуждаются в разъяснениях по поводу законодательства. Мы предлагали сотрудничать Пенсионному фонду, но они отказываются. На стариков давно махнули рукой. У них складывается такое ощущение, что правительство ждет, когда же они все помрут. Кричат, что надо им запретить голосовать. Жестокость… Над ними можно посмеяться, но если вспомнить, что мы до сих пор пользуемся тем, что они в своё время сделали и построили, то в наше время мы больше растеряли.
Я спрашиваю, есть ли у Владимира Юрьевича кредо, и мгновенно жалею об этом. Он улыбается с нескрываемой иронией и я, понимая предсказуемость и наивность своего вопроса, и сама виновато улыбаюсь.
– Можно было бы вспомнить какой-нибудь афоризм, так обычно все делают. У меня есть несколько правил, которые я не формулировал. Я просто их обнаружил, когда стал старше. Я обнаружил, что о каких-то вещах, которые были для меня обидными, я забываю, память их вычеркивает. Теперь я не придаю им значения, не надо держать зла. А, в общем-то, надо быть человеком прежде всего. Потом уже ты профессионал. «Бороться и искать, найти и не сдаваться», – я уже выжил из этого возраста. К слову, всегда иронически относился к людям, которые выискивают цитаты в сборниках умных мыслей. Не имею в виду авторов, которые работали в этом жанре. Некоторые авторы просто вытаскивают мудрую мысль как подпорку, чтобы подкрепить свои дешевые рассуждения. Мне больше по душе афоризмы сатирические, парадоксальные. Цитаты Салтыкова-Щедрина – на все времена. Хорошее есть выражение: «Делай, как должно, и будь, что будет». А ещё меня когда-то поразила цитата из «Фауста», которую я обнаружил в «Мастере и Маргарите». Это слова «Кто же ты? Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»… Что-то мы расфилософствовались, – удивлённо говорит он.
Этот вопрос из опросника Пруста мне давно хотелось задать Владимиру Юрьевичу, и вот представился случай: кем бы он хотел быть, если не собой?
– Я из возраста мечтательности вышел очень давно. За последние 40 лет не приходилось задумываться об этом совершенно. В детстве хотел стать космонавтом, но я всегда больше хотел писать. Нельзя думать, что я всегда хотел быть журналистом. Я, закончив институт, серьёзно намеревался поступить в аспирантуру по периоду русской литературы 20-х годов. Сдал кандидатский минимум, до сих пор справка есть. А поступать поехал в Воронеж. Там вуз в те годы был круче, чем московские, и больше интересовался этим периодом. Я поехал к ним, предложил свою работу, что-то вроде диплома про стилевые тенденции в «Белой гвардии». Мой реферат университет заинтересовал. Но уровень моей подготовки был нижайший. Со мной на конкурсе были учёные, которые уже преподавали в университете. Сам я не мог адекватно оценить свои способности. Это был хороший урок. Я после этого понял, что школу я прошел слабую. Поэтому решил, что лучше сам стану писателем, чем буду изучать творчество кого-то. (Смеётся). Шучу, конечно. Какие-то варианты могли бы быть. Я немножко поработал в сельской школе, а до этого – в варваровской. В районо мне сказали: «Будешь здесь у нас создавать фильмотеку». Тогда чудом техники были кинофильмы, диафильмы, аудио – так называемые технические средства обучения. На всю школу – одна учительница и 15 детей из разных классов. Она со всеми работала одновременно. Записывала урок на бобину, включала магнитофон, а от него шли проводочки, и дети в наушниках так, например, писали диктант. 3 года эту фильмотеку я создавал с нуля, а потом работал параллельно в школе, преподавал. Меня до сих пор встречают пожилые дамы и говорят: «Не узнаёте? Я же Лена, сидела за второй партой в шестом классе!» Потом работал в комсомоле, три года писал сценарии для массовых мероприятий. Это было не глупо потерянное время: я объездил всю область, побывал практически во всех районах. Потом стал членом НСПУ. В Киеве в издательстве «Молодь», в серии «Первые книги» печатали начинающих авторов. Была квота: одна или две книги на русском, а все остальные – на украинском языке. Я долго ждал выхода своей первой книжки, два раза менялся редактор.
Владимир Юрьевич пожимает плечами и, словно размышляя вслух, продолжает:
– Или потому что фантазия небогатая, или попал в точку, но так оно и получилось. От добра добра не ищут. Я доволен, что не пошел по партийной линии, вовремя сообразил, что это – не моё. Да и преподавать в школе я стал бы вряд ли. Все мы проходим путь проб и ошибок. Просто есть вещи, которые в человеке более прочно заложены, и он с детства знает, что гуманитарий или технарь, и следует своему призванию.
– Что же вдохновляет Владимира Пучкова как поэта и как главного редактора?
– Скорое наступление весны. (Улыбается) Честно скажу, для меня очень важно ощущение востребованности и как редактора и как поэта. А если этого нет, тогда трудно жить и работать. Когда ты делаешь то, что кому-то нужно, тебе об этом говорят или дают понять, то это очень хорошо. В поэзии то же самое: если есть востребованность, то это окрыляет. В поэзии самое замечательное – это влюблённость не просто общественная, а конкретной женщины. Сочинять стихи и рифмовать можно и без этого, но мне никогда не было интересно писать просто. «Ни дня без строчки», – говорил Юрий Олеша. Может быть, он прав, но я себе не представляю эту каторгу – ежедневные поэтические строчки. Зачем писать то, что у тебя не вызывает внутреннего подъема? Писаться должно то, что должно родиться, а оно рождается не каждый день и далеко не каждую неделю. Я когда-то переживал по поводу того, что я долго не пишу. Сам себе давал объяснения. Для того чтобы писать стихи, надо отрешиться от редакторского состояния, которое отнимает много душевных сил. Когда в голове масса обещаний, когда люди добиваются от тебя чего-то. Надо освободиться, а если ещё при этом влюбиться, то стихи сами появятся. Любовь вдохновляет. Востребованность и влюблённость – очень похожие вещи. Если это кому-нибудь нужно, когда откуда-то гудят генераторы неизвестные, они тебе диктуют нечто. Мало пишу еще и потому, что есть такая дурная особенность: если плохо, то лучше не писать. А если ты сам воспламеняешься…Такое бывает даже не каждый год. Я переживал, и один умный человек мне тогда сказал, что даже Мандельштам писал два стиха в год. Зачем их писать, если они необязательны? Я не говорю, что всё, что я написал – шедевры, но это то, под чем я подписываюсь. В конце концов, если мы чего-то стоим, дай Бог, чтобы осталось от тебя два-три даже не стиха, а строчки, которые где-то засядут у людей в памяти…
Лицо Владимира Юрьевича становится серьёзным. Он делает паузу и закуривает новую сигарету.
– Всё, о чем подумал, что сформулировал – это состоявшийся акт творчества. Однажды летом я поехал в Ольвию к Бахтовым. Подсохла трава на холмах, и прошёл первый пожар, там это часто бывает. Бахтов заметил, что один из чёрных холмов похож на трипольскую вазочку и решил нарисовать на холме орнамент: стал вытаптывать его по пеплу, – увидев недоумение на моём лице, Владимир Юрьевич топает ногами под столом, чтобы проиллюстрировать описываемый процесс.
– Возвращается на другой холм и смотрит, как получилось. Я ему говорю: «Володя, а вдруг завтра дождь или трава вырастет, и всё это исчезнет». А он мне отвечает: «Ну и что, это уже записано. Акт творчества состоялся». Он мне дал хорошую подсказку, и в трудные минуты я вспоминаю эту мысль. В конце концов, всё самое главное уже оцифровано Кем-то свыше…
Интервью брала
Елизавета Безушко.