Оккупанты в Ворзеле разорили дом семьи Эмиля Январева (ФОТО)

0:52

Откройте “Вечерний Николаев” в Google News и  Телеграм-канале

БАЗАРНАЯ ПЛОЩАДЬ (1946)

Сочиняйте безмятежный стих,
воспевайте звездное мерцанье.
Я видал, как вешают живых,
и стоял потом
под мертвецами.
Прославляйте жизнь от сих до сих,
от слоистых запахов шалея.
Как вываливается язык
изо рта, поведать тяжелее.
… Друг мой видел Прагу и Бомбей,
и оливковые рощи Крита.
Я видал, как вешают людей.
Зрение мое по горло сыто.
Эмиль Январев
От нашествия “русского мира” в Ворзель под Киевом пострадали родные Эмиля Январева – николаевского поэта, журналиста, педагога, почетного гражданина Николаева, многолетнего автора “Вечерки”. Как пишет в своем Facebook дочь поэта Юнна Зиньковская, в их дом вселились оккупанты.
Российские военные оставили в семейном гнезде грязь, разорение и нецензурные надписи. Все ценности они вынесли или повредили. Большая домашняя библиотека для “носителей русской культуры” ценности не представила. Хозяева обнаружили свои книги бесцеремонно вываленными на пол – “гости”, вероятно, искали спрятанные в них деньги.
“Наш дом. Вместо тысячи слов. Вместо тысячи обвинений. «Освободители» освободили меня от имущества, от страны (временно), от безмятежных дней в милом тихом Ворзеле, от творчества в уютной мастерской, от друзей, которых раскидало по всему миру, от всей моей мирной жизни, которую они витиевато зарисовали дерьмом на стене…”, – говорится в подписи к фото.
Накануне дочь Эмиля Январева сообщила, что всем обитателям ворзельского дома, включая вдову поэта Людмилу Костюк, удалось эвакуироваться.
“Что и как об этом писать? Как писать о маме, которой было подарено пять дополнительных часов безмятежного счастья, так как она 24 февраля проснулась только в 10 утра, и вышла, улыбающаяся из своего домика с возгласом «доброе утро!».
Как писать о танках на своей улице, о круглосуточных канонадах, о вражеских самолётах, пролетающих низко над нашим домом? Поймёт ли кто-то ценный подарок соседа мне на 8 марта – 2 буряка, пару морковок и луковиц, так как овощей у нас никаких не оказалось. А когда к отсутствию света добавилось и отсутствие газа, то проблемой стало все: ведь даже чтобы вскипятить воду на чай и чуть-чуть согреться, надо израсходовать массу дров, и тогда вечером нечем будет топить камин, чтобы хоть немного обогреть комнату. Но соседи как-то ухитрились пожарить на костре деруны, угостили ближнего соседа, а тот один дерун принёс нам, и мы съели его втроём с мамой и Димой. И этот дерун мы, конечно, не забудем никогда!
Как объяснить эту растерянность, когда у нас нет ни света, ни тепла, ни газа, ни связи и лишь иногда, на втором этаже, в одной точке к нам может дойти смс, дети из другой страны требуют, чтобы мы срочно эвакуировались, а на месте тут нам рассказывают о расстрелах тех, кто пытается выехать на свой страх и риск.
И моя мама, которая в три года уезжала в эвакуацию от фашистов, теперь по звуку уже отличала ближний бой от гаубицы, и уехала в новую эвакуацию…
В этой новой эвакуации нас чудесно встретили, опекают, заботятся, расспрашивают и ужасаются. Вчера мы вышли пройтись в крохотном скверике возле отеля. Там был водопад и буйные заросли растений. И пахло, как в Ворзеле после дождя.
Я верю, что мы ещё вернёмся в наш дом, обладающий какой-то особой аурой, дом, который так любим мы и наши друзья, где остались фронтовые реликвии папы Димы, архив моего папы, моя первая школьная тетрадка, игрушки Эмилии, мои куклы и закрытые с любовью летом варенья и аджика. Где, надеюсь, выживут рыбки в пруду, откуда выметутся вражеские сапоги. Где находится огромная библиотека. Как горько, что книги никогда никого и ничему не учат…”