Грешно разлучать любящих – историко-психологическая новелла Ильи Старикова

13:17

Откройте “Вечерний Николаев” в Google News и  Телеграм-канале

Доктор педагогических наук, социальный психолог, известный николаевский прозаик Илья Моисеевич Стариков – давний друг нашей газеты и постоянный автор «Вечерки».

Он родился в далеком 1934 году и хорошо помнит начало войны, когда под бомбежками выезжал из Николаева в эвакуацию за два дня до вхождения в город гитлеровских войск. После окончания судостроительного техникума более двадцати лет работал на заводе «Океан» – помощником мастера, мастером, старшим мастером, начальником участка сборочно-сварочного цеха. Заочно отучился на филолого-психологическом факультете Ростовского-на-Дону государственного университета. Защитил кандидатскую, затем докторскую диссертации по проблемам профессиональной подготовки кадров. Работал университетским преподавателем. Многие десятилетия публикуется в  украинских и зарубежных изданиях.

Сегодня, 3 августа, Илья Моисеевич отмечает свое 87-летие. Мы от всей души поздравляем его, желаем крепкого здоровья и новых творческих достижений. А вашему вниманию, уважаемые читатели «ВН», предлагаем его очерк о знаменитом турецком поэте, драматурге и общественном деятеле Назыме Хикмете.

 *     *     *

Уже лет тридцать с увлечением пишу историко-психологические новеллы. И интересно, собирая очередной материал, прислоняться к чужой судьбе, соприкасаться с родственной душой, радоваться, переживать вместе со своими героями их счастье и разочарования. Хотя отдал науке не один год, признаюсь, это куда интересней, чем корпеть над научными монографиями и статьями, сравнивать и сопоставлять различные точки зрения на рассматриваемые проблемы, чтобы отстоять собственное понимание вопроса.

Свет увидало уже несколько книжек моих историко-психологических новелл. Читатели часто просят поделиться, как возникают сюжеты подобных произведений. И я теряюсь с ответом. Это все равно, что пересказывать, как ты дышишь. Пока ходишь, любуешься окружающим миром, об этом не задумываешься. Иное дело, если начинает барахлить сердце, пошаливать здоровье….

Впрочем, лучше расскажу, как начал работать над этой историей из жизни турецкого поэта Назыма Хикмета. И тогда многое прояснится.

Мне, все годы прожившему в Николаеве, родившемуся в еврейской семье, и не снилось, что среди самой близкой моей родни появятся турецкие мусульмане из Стамбула. Но разве человек, пусть даже дипломированный доктор наук, профессор, может заранее знать, как с удивительной непредсказуемостью повернется жизнь?

С женой, родившейся в русско-украинской семье, мы счастливо прожили больше полувека, пока она не скончалась из-за болезни. Дочка уже с десяток лет проживает в Канаде. Коронавирус уже больше года позволяет нам «видеться» только по телефону. У внучки своя семья, ребенок. И, если вы не знаете что такое неработающий пенсионер, да еще плохо передвигающийся, то зачем мне портить вам настроение?

Короче говоря, в восемьдесят пять лет я женился. Нет, не случайно. Леночку прислали из городского общества еврейской культуры, чтобы ухаживала за мной. Как одинокому ребенку, пережившему войну с фашистами, мне, оказывается, полагается такая бесплатная услуга. Лена тоже незамужняя пенсионерка, но на четверть века моложе. Ну, и если быть откровенным, много ли есть мужчин, которые в таком возрасте выдержали бы ухаживание симпатичной волонтерки?.

А у Елены дочка живет в Стамбуле. Она замужем за коренным турком и приняла мусульманство. Недавно её внучке, которую зовут Милек, что в переводе означает ангел, исполнилось шесть. По смартфону мы наблюдали, как она выплясывала в свой день рождения перед подружками, с упоением распевая по-русски и по-турецки. То самозабвенно тянула к небу ручки, то страстно обхватывала ими свою талию. Как рано и красиво, подумалось мне, на Востоке в ребенке пробивается прекрасная женщина. Вспомнилось, что в популярной песне известного турецкого поэта Назыма Хикмета были такие слова: «Дадим шар земной детям».

Он приехал в Москву и тоже в зрелом возрасте влюбился – в молодую русскую женщину по имени Вера. Она была замужем, родила дочку. Но неожиданная любовь к поэту перевернула её судьбу. Несколько лет они успели прожить в счастливом браке.

Захотелось подробней узнать о такой необычной семейной паре. Достал с полки кабинета сборники его стихов. Потом полез в интернет. Так и родилась эта новелла.

 *      *     *

…Вера была уверена, что опять приснится Назым. Так и случалось прежде. Всегда накануне своего дня рождения он посещал её по ночам. А завтра, 15 января, ему бы исполнилось девяносто лет. Ей сейчас шестьдесят. Почти столько, как было Назыму, в годы их встреч. Он же на тридцать лет старше. Теперь, под утро, когда пелена сна рассеялась, хочется спокойно, как выражался Хикмет, «перебирать вздохи сердца». Перед сном в который раз Вера перечитывала написанные им книги.

Первой взяла сборник «Сорок лет». В твердом переплете с цветной солнечно-голубой суперобложкой. Книга увидела свет в московском издательстве «Художественной литературы» через год после кончины Назыма. Он сам отобрал сто тринадцать стихотворений, включенные в сборник. Листая его, Вере казалось, что она улавливает тепло любимых пальцев мужа, которые ночами нежно скользили по её телу. Потом отчетливо уловила знакомый шёпот Хикмета на родном турецком: A-s-k-i-m – любовь моя…

Сборник, который она просматривала перед сном, открывает фотография Назыма. Красивый, большелобый и чубастый. С нежной изморозью седины на висках и светлой голубизной глаз. Такой портрет и сейчас смотрит на всех заходящих к ней в комнату.

В книгу вошли стихи, написанные в разное время. Поначалу – в молодые годы, когда восторженный семнадцатилетний Хикмет сразу после гражданской войны впервые приехал в Москву, чтобы учиться в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Они пропитаны романтикой революции:

«Мы видели,
как начиналось
сраженье кооперативов
с лавчонками, война госбанков
с увертливыми нэпачами,
и говорим тебе:
Россия!
Должна была прийти ты к нэпу,
но ты не бойся, ты не погибнешь!».

Даже внешне строчки стихов того времени выстраивались в стройную колонну демонстрации. Не только те, которые писались под впечатлением первого пребывания в Москве, но и те, что появились, когда они уже жили вместе, а написанное им перевели на сорок языков мира.

Назым не только писал. Он подтверждал преданность революции делами. В первый раз его осудили по возвращении на родину за то, что учился в Москве. Затем – за выступления в защиту курдов. Что считал убийства армян геноцидом, извинялся и объяснялся в любви перед каждым армянином. За «подстрекательство к революции» его приговорили к двадцати девяти годам тюрьмы.

Там, беспокойный и мятежный, он признавался:

«Если давят нас голод, обман
и усталость,
если жмут из нас соки,
как жмут виноград для вина,
это твоя вина.
Говорю тебе с болью душевной,
велика твоя доля вины,
брат мой милый,
бедняга безгневный».

Сам он не был «безгневным», поэтому и убеждал своих читателей:

«… Если я гореть не буду,
и если ты гореть не будешь,
и если мы гореть не будем,
так кто же здесь рассеет тьму?».

Он мечтал, верил, что «до коммунизма рукой дотронутся в СССР». А вера, не раз повторял он при выступлениях, это ствол, превращающий растение в дерево, чтобы противостоять ветрам.

Таким же неистовым Хикмет был в своих чувствах. Две любви осчастливливают человека на всю жизнь, признавался он Вере: первая и последняя.

«Первая мне понятна, – отвечала она во сне. – Перечитала недавно твоё лирическое признание: «Оказывается, я люблю солнце: даже такое, вечернее, испачканное вишневым вареньем. Помню, как впервые семнадцатилетним поцеловал Маринику. И обнаружил все это в шестьдесят лет».

«А вот поясни про последнюю», – допытывалась она ночью.

Он сравнил их встречу с радостью от неожиданной самой большой находкой. И несколько раз повторил ей любимые строчки из своего стихотворения, про музыку Себастьяна Баха, написанные после их встречи:

«Чудо повторения, милая,
неповторимость повторения….»

И уже прозой добавил то, что не вошло ни в одно стихотворение. Мол, все же бывает и так, что телу нравится новое тело, а душа тихо шепчет: «Не то!».

Вера и Назым Хикмет

Ни большая разница в возрасте, ни различия в национальности и вероисповедании не мешали остроте их чувств. Скорее наоборот, они еще тоньше и глубже ощущали душевную схожесть каждого. Назым был пропитан страстью. К строительству коммунизма в молодой стране Советов. К литературе. В тюрьме он перевел «Войну и мир». К красивым женщинам. В московском трамвае поцеловал в знак благодарности руку женщине, вежливо его обилетившей. Та чуть не упала в обморок….

Во сне он опять признавался, что самый счастливый мужчина в мире. У него две веры. Одна в успех страны, где у власти рабочие. Другая – в чувства своей жены, поджидающей его каждый вечер. И повторял, что ему не нужно прислоняться к чужой любви, чтобы лучше понять свою собственную…

Большой, крепкий и шумный, он мог быть мягким и нежным, используя полутона и многозначность каждого слова:

«Листья и ветки – ало и зелено,
милая, нам расставаться не велено.
Зеленое – алому, листья – плодам,
я больше тебя никому не отдам».

В сегодняшнем сне он просился приехать в Москву, а она мучилась, не зная, что ответить любимому. В последние годы Назыму многое виделось по-другому. Он очень любил театр, боготворил Мейерхольда. Называл его гениальным и сожалел о гибели режиссера. А самоубийство Александра Фадеева и его предсмертное письмо в ЦК, о котором он узнал, многое перевернуло в сознании поэта. При жизни он поделился с Верой, как Фадеев его убеждал не возмущаться вслух теми льготами, которые устанавливаются членам советского правительства и высокопоставленным чиновникам. Он требовал от Константина Симонова, как секретаря Союза писателей, объяснить, почему из шестнадцати написанных им пьес, только несколько разрешено ставить в СССР, хотя за рубежом их переводят и показывают все. Говорил, что маленькие обманы разрушают не только большую любовь, но и идеологию.

Поэтому даже во сне Вера не знала, как лучше ответить мужу. Ведь она тоже за пролетевшие годы многое стала воспринимать и понимать по-другому. Приоткрылось, что важнее не стремиться все в жизни ломать и перестраивать, гораздо правильней научиться надеяться, терпеть, прощать, благодарить и любить живущих с тобою рядом.

Хикмет восторгался стихами Симонова, но когда услыхал от него, что Сталин думал за всех, возмутился и поссорился. Во сне он признавался Вере, что не хочет, чтобы кто-то за него думал. И стыдно писателям даже великих людей сравнивать с Солнцем.

Настоящий поэт, говорил он, должен уметь отражать все многообразие человеческих чувств. Потому что стихи – самые сокровенные создания человека.

 *     *     *

Заканчивая новеллу, долго мучился, не зная каким же у нее должен быть финал. Неизвестно, что бы услышала Вера от любимого мужа даже во сне, если бы великий поэт появился в Москве в наше время. Не только мираж коммунизма рассеялся над столицей, но и самого СССР уже много лет как не стало. Дружившие когда-то республики воюют друг с другом. Ведь каждая страна, как повзрослевший ребенок, строит жизнь на свой лад.

Изучая в интернете историю двух влюбленных, встретил интервью повзрослевшей дочки Веры Владимировны Туляковой-Хикмет, журналу «Огонек». Корреспондент поинтересовался, как в Турции относятся к поэту сегодня, читают ли его книги. Та рассказала, что закон о лишении Хикмета гражданства на его родине отменен. Люди называют Назыма турецким Пушкиным, но стихи его в школьных учебниках пока не печатают.

Зато на Новодевичье кладбище, где он похоронен, приезжает много турецких граждан. Поодиночке, группами, экскурсионными автобусами. Привозят землю из Турции, сигареты и конфеты, которые очень любил поэт, оставляют записки со стихами. Если она при этом присутствует, у неё спрашивают, нельзя ли перезахоронить поэта на родине. В таких случаях в ответ слышат:

– Назым с женой лежат вместе. А разлучать людей любящих – большой грех.

Илья Стариков.